"Александр Александрович Лебедев. Чаадаев ("Жизнь замечательных людей") " - читать интересную книгу автора

русского либерализма, как один из славнейших деятелей нашего
освободительного движения. Это недоразумение, - утверждает Гершензон, --
началось еще при его жизни. Чаадаев был слишком тщеславен, чтобы отклонить
незаслуженные лавры, хотя и достаточно умен, чтобы понимать их цену. И
любопытно, что в эту ошибку впали обе воюющие стороны: правительство
объявляло Чаадаева сумасшедшим, запрещало ему писать и держало его под
полицейским надзором, а общество чтило и признавало своим вождем - за одно
и то же: за политическое вольнодумство, в котором он нисколько не был
повинен... Цель этой книги, - говорит Гершензон о своей монографии, --
восстановить подлинный образ Чаадаева. Его биография полна ошибок, пробелов
и вымыслов... Время ли теперь напомнить русскому обществу о Чаадаеве? Я
думаю, да, - и больше, чем когда-нибудь. Пусть он был по своим политическим
убеждениям консерватор, пусть он отрицательно относился к революции, - для
нас важны не эти частные его взгляды, а общий дух его учения. Всей
совокупностью своих мыслей он говорит нам, что политическая жизнь народов,
стремясь к своим временным и материальным целям, в действительности только
осуществляет частично вечную нравственную идею, то есть что всякое
общественное дело по существу своему не менее религиозно, нежели жаркая
молитва верующего. Он говорит нам о социальной жизни: войдите, и здесь Бог;
но он прибавляет: помните же, что здесь Бог и что вы служите ему".
Все это говорится во вступлении к только предстоящему еще исследованию.
И исследовать уже нечего. Все известно: Чаадаев - "политический
консерватор", он "отрицательно относится к революции", он чужд
"политическому вольнодумству" и т. д. Главное - "Чаадаев - мистик". Теперь
остается лишь подобрать факты, подтверждающие заранее принятую версию.
Нет, книга Гершензона не есть простая подгонка фактов под заранее
принятую концепцию, под предвзятую мысль. Книга содержит значительный
реальный материал, она не обходит действительную проблематику творчества
мыслителя. Да Чаадаев и сам давал в руки автора книги такие козыри, с
которыми можно было сыграть роль вполне объективного исследователя.
Гершензон же, пожалуй, и не играл в этом случае сознательно какой-либо роли.
Он просто поддался своему тогдашнему взгляду на историю, своей тогдашней
мировоззренческой настроенности - и факты стали низаться один к другому
как-то так, сами собой. Кое на что он, правда, вынужден был закрыть-таки
глаза. Кое от чего настроенность его глаза как бы отвела. Он, к примеру, без
достаточных оснований приписал Чаадаеву "мистический дневник" некоего Д. А.
Облеухова - приятеля Чаадаева, но все-таки не Чаадаева. И сделал из анализа
этого мрачнейшего документа далеко идущие выводы относительно самого
Чаадаева. Он попытался умозрительно сконструировать содержание неизвестных
тогда недостающих "Философических писем". И ошибся в своих предположениях
относительно их действительного содержания Кое-что и другое было не в полном
порядке в его книге.
И все-таки легенда о Чаадаеве была создана.
Сложность, органическая противоречивость чаадаевской фигуры, его
самобытность были "сняты" Гершензоном в мифологической фигуре мрачного,
угрюмого, отрешенного от жизни и недоверчивого ко всему живому
консерватора-мистика, лицемерного приятеля Герцена, человека, совершенно
чуждого Белинскому, который, кстати сказать, при таком допущении лишь по
полному своему недомыслию, как видно, решился напечатать в "Телескопе" в
отсутствие редактора журнала чаадаевское "Письмо".