"Александр Александрович Лебедев. Чаадаев ("Жизнь замечательных людей") " - читать интересную книгу автора

запрещенные Екатериной после новиковского дела. Масонство стало модой. Сам
Александр - воспитанник республиканца Лагарпа, почти цареубийца (его
заинтересованность в убийстве Павла ни для кого тогда не была секретом),
красовался в ореоле некоего царственного либерализма и свободомыслия. От
него многого ждали. Его тогда боготворил Пушкин, в него верили будущие
декабристы. Правда, уже скоро стали заметны и иные признаки. Либерализм
верхов быстро шел на убыль. Но либеральное краснобайство среди дворян
процветало по-прежнему.
Это было время тайн и легенд. Тайна стала общественной необходимостью и
сделалась модой.
Был при императоре "Негласный комитет", он занимался секретными делами
-- проектировал реформы. Это была обманная тайна либеральных намерений
правительства.
Была игрушечная уже к тому времени тайна масонских лож - с их
"страшным" средневековым ритуалом, с секретными знаками посвященных.
Была репетиловская "тайна" либерального фразерства и демонстративного
интересничанья "важными секретами".
Когда негласные и гласные обещания "Александровской весны" стали мифом,
началась тайна декабристского заговора.
Тайна декабризма была настоящей тайной. Все прочие тайны разрешились
слухами и сплетнями. Но некоторое время трудно было отличить правду от мифа,
тайну от слуха.
Тайна сделалась принадлежностью частных лиц, но перестала быть частным
делом.
Была тайна истинных намерений Сперанского, были его секретные
многочасовые беседы с царем. Недовольная часть дворянства подозревала
Сперанского в заражении царя "революционным духом". Была потом тайна
генерала Ермолова. Его подозревали тоже. Кто - в революционных намерениях,
кто - в измене России.
Были подпольные стихи Пушкина, подпольная комедия Грибоедова, была
целая подпольная литература - потаенная литература. Ее читали все, кто
читал тогда какие-либо книжки. Даже царь. Но это было тайной. Никогда люди
на Руси не писали до этого времени друг другу столько писем. Письма писались
по нескольку дней, большие. У писем бывало по нескольку черновиков. Такие
частные письма ходили по рукам. В этом не было никакой нескромности: в
письмах были тайны общезначимые.
Новое сознание требовало своего жанра. Письма, "записки" и дневники
сделались жанром той поры. Со временем многие из произведений этого жанра
обрели значение классических произведений эпохи; "Хроника русского" и
"Дневники" А. И. Тургенева, "Записные книжки" П. А. Вяземского, "Записки" И.
Д. Якушкина - все это в своем роде "былое и думы", герценовский шедевр лишь
увенчал ранее возникшую традицию. А не возникнуть она не могла.
Расслаивалось общественное сознание. Официальные его формы перестали
вмещать мысли и устремления людей. Общественное сознание распадалось на
ритуал казенных установлений, принятых норм поведения и на личный образ
мыслей. Державин еще писал государственные оды. Поэты пушкинской поры уже и
знать ничего не хотели о содействии своим творчеством "высшим" намерениям
властей. Никто не хотел служить, никто не хотел подражать властям, никто не
хотел быть похожим на начальство. Александру подражали - он рано облысел, и
вдруг появилась масса молодых лысин. Но подражали не царю, а Александру,