"Гертруд фон Лефорт. Венок ангелов ("Плат Святой Вероники" #2) " - читать интересную книгу автора

путешествия я была твердо убеждена в этом, а теперь, стоя рядом с Энцио,
почти физически ощущала необыкновенную чуждость той сильной внешней,
основанной на иных законах действительности, из которой он как бы выступал
мне навстречу, навстречу моему собственному внутреннему миру. В письмах она
не чувствовалась - начиная с последнего года войны мы с ним вновь стали
переписываться. Он тогда неожиданно написал мне из лазарета. Это была всего
лишь маленькая почтовая открытка, растерянно-беспомощное послание, не
оставлявшее сомнений в серьезности его ранения. С тех пор мы все чаще
обменивались коротенькими, не очень содержательными письмами, которые именно
в силу своей недостаточности словно намекали на необходимость свидания.
И вот он встретил меня на вокзале в Гейдельберге, став для меня, таким
образом, первым приветствием родины! Ибо я - чтобы сразу же пояснить и
это, - отправившись в свое время из Рима в Германию, не достигла цели
путешествия и все годы тогда еще только грозно надвигавшейся войны,
приближения которой я, погруженная в надвременную действительность Церкви,
совершенно не чувствовала, прожила в гостеприимной Швейцарии. Поэтому в тот
день я не только впервые сознательно ступила на землю своего родного
города - я впервые сознательно ступила на землю своего отечества.
- Да, Энцио, теперь есть только Германия, - сказала я растроганно, - и
ты весь, насквозь проникнут ею и ее печальной судьбой!
До этого он говорил лишь о грядущем регулировании рек и о таком
несправедливом для нашего отечества мире. Мне эти темы казались немного
странными для первых минут нашей встречи, тем более что прежде я никогда не
замечала в нем такой любви к своему отечеству. К тому же его вы-сказывания я
воспринимала как затаенную угрозу тому образу Германии, который я привезла с
собой и который сложился в результате долгого, сладостного предвкушения
свидания с ней.
Он посмотрел мне прямо в глаза.
- Ты опять все сразу же поняла! - удивился он. - Я смотрю, стоит только
произнести твое настоящее имя, и ты сразу же начинаешь выполнять свои
прежние функции. Да, Зеркальце, Германия стала моей судьбой! Видишь ли, на
войне для каждого наступает минута, когда он спрашивает себя: ради чего ты,
собственно, был брошен под пушки, в грязь, в ужас, в лапы смерти? И есть
лишь один ответ: ради Германии! Выбор был прост: либо ты сгинешь без всякого
смысла, подохнешь, разорванный в клочья снарядом, или останешься жалким
калекой, либо примешь этот единственный смысл - и я принял его. Ты
понимаешь, что значит пережить такое, Зеркальце? Это было чудовищно!
Я знала, что он имел в виду, ведь до того вещи являлись ему лишь в виде
обманчиво-иллюзорных образов поэзии: да, в поэзии они обретали право на
воплощение и существование, если только не затрагивали его самого, -
приблизительно так он мне все это не раз объяснял.
- Да, Энцио, я понимаю... - ответила я. - И теперь я помогу тебе любить
Германию во всех ее бедах и мучениях, именно такой, какова она сегодня.
Лицо его нахмурилось.
- Нет, Зеркальце, это невозможно, - произнес он. - Ты не должна любить
Германию такой, какова она сегодня. Ты должна любить совершенно другую
Германию, о которой я тебе еще расскажу, ибо есть еще одна Германия, -
видишь, чрево земли вот-вот раскроется. Чувствуешь, как оно дрожит под
нашими шагами?
Я чувствовала лишь, как едва заметно, словно под действием какой-то