"Урсула Ле Гуин. An die music" - читать интересную книгу автора

бы целый день. Видите ли, этот реквием и еще одна симфония, над которой я
в последнее время работал, обладают как бы определенным объемом и весом,
ты долгое время носишь их в себе и всегда можешь продолжить работу над
ними, если появляется время. Я понимаю, этот мой реквием кажется несколько
амбициозным. Однако я уже знаю, что именно хотел бы сказать в нем. И это
будет неплохо. Понимаете, я уже умею выразить то, что должен был выразить.
Я уже начал работу над ним и теперь обязан ее закончить.
Отто давно уже перестал бегать по комнате, остановился и смотрел на
Гайе недоверчиво, но с неким дружелюбным долготерпением.
- Ба! - сказал он. - Так какого же черта тогда вы явились ко мне? Да
еще и нюни тут распустили? А сами заявляете: спасибо, мол, большое за ваши
советы и предложения, но я все-таки попытаюсь достигнуть недостижимого?
Невежество, безрассудство - нет, это все я пережить могу - но вот
глупость, абсолютную глупость артистов у меня больше нет сил выносить!
Смущенный, снова ставший покорным, Гайе сидел перед ним в своем жалком
костюме и сам тоже казался жалким; все в нем свидетельствовало о крайней
нужде, о чрезмерном напряжении, о постоянном недоедании, о неизбывных
бытовых неурядицах и заботах. Отто отлично понимал: можно кричать на него
хоть два часа, можно пообещать ему рекомендательные письма, публикацию его
произведений, выступления перед публикой - Гайе все равно ничего не
услышит и будет лишь повторять невнятно и заикаясь: "Сперва я должен
закончить реквием..."
- Вы читаете по-немецки?
- Да.
- Это хорошо. Значит, как только ваш реквием будет закончен, сразу
начинайте писать песни. На немецком. Или на французском, если он вам
больше нравится, публика к нему привыкла. Знаете, в Вене и Париже не
станут особенно слушать песни на языке, вроде нашего, на каком-нибудь
румынском или датском - они для публики всего лишь забава, этакое
фольклорное явление. А мы с вами хотим, чтобы вашу музыку слушали, так что
пишите в расчете на крупные государства и помните, что большинство певцов
- идиоты. Договорились?
- Вы очень добры, господин Эгорин, - сказал Гайе, но отнюдь не покорным
тоном, а с холодным достоинством, позабавившим Отто. Он явно понял, что
Отто уступил его упрямому безрассудству, как уступил бы безрассудству
любого великого, знаменитого артиста, которого стал бы обхаживать с
шуточками, а ведь его, Гайе, он мог бы с тем же успехом запросто
раздавить, как какого-нибудь жучка. И он догадался: Отто побежден.
- Вот только отложили бы вы этих своих громогласных слонов хоть
ненадолго, хоть на несколько вечеров, и написали бы что-нибудь такое,
знаете ли, что можно было бы опубликовать, вставить в концерт, что вы сами
смогли бы услышать в чужом исполнении, - говорил Отто по-прежнему
иронично, по-прежнему с легким раздражением, однако вполне уважительно, и
тут вдруг дверь со стуком распахнулась. Вошла жена Отто Эгорина, которая
волокла за собой сынишку Гайе. Следом за ними шла горничная-швейцарка. В
комнате мгновенно стало много народу - мужчины, женщины, дети, - зазвучало
множество голосов, запахло духами, заблестели драгоценности.
- Отто, посмотри, кого я обнаружила у Анны Элизы! Ты видел когда-нибудь
такое обворожительное дитя? Нет, ты только посмотри, какие у него глаза -
огромные, темные, трагические! Его зовут Васли, и он любит шоколад. Такое