"Урсула Ле Гуин. An die music" - читать интересную книгу автора

чудо, настоящий маленький мужчина! Нет, ты когда-нибудь видел подобного
ребенка? Как вы поживаете? Я очень рада... Вы ведь отец Васли?.. Ну да,
разумеется! Те же глаза! Господи, какая отвратительная дыра - этот
городишко! Отто, я хочу уехать отсюда сразу после концерта, на первом же
поезде, мне все равно, пусть он хоть в три утра отходит. У меня такое
ощущение, что я уже похожа на те огромные заброшенные дома за рекой - у
них окна, как пустые глазницы черепа, и пялятся, пялятся, пялятся без
конца! Почему эти дома не снесут, если там больше никто не живет? Никогда,
ни за что больше не поеду на гастроли в провинцию, провались оно, это
вдохновляющее воздействие национального искусства! Не могу я петь здесь на
каждом кладбище, Отто. Анна Элиза, приготовьте мне ванну, пожалуйста. Я
чувствую себя грязной, прямо-таки бурой от грязи, такого же цвета, как их
гречневая крупа. Вы из администрации Сорга?
- Я уже говорил с ними по телефону, - вмешался Отто, зная, что Гайе
ничего не сможет ей ответить. - А господин Гайе - композитор, дорогая, он
пишет мессы. - Он не сказал "песни", потому что это слово тут же привлекло
бы внимание Эгорины. Он пытался хоть чем-то отплатить Гайе, давая ему
предметный практический урок. Эгорина, которой мессы были совершенно не
интересны, продолжала болтать о своем. Перед каждым концертом из нее в
течение двадцати четырех часов изливался бесконечный поток слов, она
умолкала, только когда выходила на сцену петь - высокая, великолепная,
сияющая улыбкой. После концерта она обычно становилась очень тихой и
задумчивой. По словам Отто, она являлась "самым прекрасным музыкальным
инструментом в мире". Он женился на ней только потому, что это было
единственным способом удержать ее от выступлений в опереттах; упрямая,
глупая и чувствительная, что было в ней прямо пропорционально ее таланту,
Эгорина ужасно боялась провала и желала добиться успеха надежным путем.
Женившись на ней, Отто заставил ее пойти к победе нелегким путем солистки
хора. В октябре она должна была впервые петь в опере - в "Арабелле"
Штрауса. Вполне возможно, что перед этим она будет говорить не умолкая в
течение полутора месяцев. Но Отто вполне мог вынести это испытание.
Эгорина, в общем, отличалась красотой и добродушием; кроме того, совсем не
обязательно было ее слушать. Она не очень-то обращала внимания на то,
слушают ее или нет; главное - чье-то присутствие, аудитория.
Она продолжала говорить. Из ванной комнаты доносился звук льющейся
воды. Зазвонил телефон, Эгорина взяла трубку. За все это время Гайе не
промолвил ни слова. Мальчик с мрачным видом стоял с ним рядом. Эгорина
совершенно забыла о Васли после своего торжественного выхода и теперь
ругалась с кем-то по телефону, как извозчик.
Гайе встал. Облегченно вздохнув, Отто проводил его до дверей, протянул
две контрамарки на завтрашний концерт Эгорины и, пожав плечами, отверг
всякую благодарность:
- Да что вы в самом деле! Нам тут и билеты-то распродать не удалось!
Какая музыка - совершенно тухлый город!
У них за спиной продолжал литься восхитительный голос Эгорины, взрывы
ее смеха казались струями великолепного фонтана.
- Господи! Да какое мне дело, что там этот еврейчик скажет? - пропела
она, и снова золотистыми колокольчиками зазвенел ее смех.
- Знаете, Гайе, - сказал Отто Эгорин, - этот мир вообще не очень-то
годится для музыки. Особенно теперь, в 1938 году. Вы не единственный, кто