"Марти Леймбах. Умереть молодым " - читать интересную книгу автора

Вспоминаем одних и тех же уличных музыкантов, одинаково хорошо знаем все
забегаловки, где за долларов можно получить густую похлебку из моллюсков.
Нетрудно вообразить, что мы с Гордоном не раз проходили вместе мимо этих
лоточников. В каком-то смысле так оно и есть. Гордон вырос в Бруклине,
неподалеку от улиц с такими благозвучными названиями как Чилтон Уэй или
Линден Секл. Я считалась одной из лучших учениц в третьеразрядной средней
школе, но умудрилась поступить в Бостонский университет, где штудировала
науки, хотя теперь мне хочется, чтобы я занималась философией, как Виктор,
который посещал гораздо более престижный университет. Но мне нечего было и
мечтать о философском факультете. Я понимала, что сначала мне надо
привыкнуть к новой лексике, научиться правильно произносить звук "р",
наконец, доказать самой себе, сколь ценно изучение этого предмета; таким,
как Виктор, это ясно с пеленок, доказательств не требуется.
Закончилась моя попытка получить высшее образование тем, что я
оказалась на должности помощника ветеринара в пригороде Кембриджа. Провела
там два года, научилась делать собакам специальные повязки, мешающие им
зализывать свои швы, держать кошек, которым делают уколы, опускать в
растворы пробы кала, чистить клетки кроликов и котят. Мне кажется, что
как-то утром я видела Гордона в метро. Мы вполне могли оказаться рядом,
притиснутые толпой к поручням вагона, когда поезд с грохотом проносился по
туннелю под Чарлз-стрит. Или столкнуться нос к носу на одной из тех улиц,
где мы побывали сегодня. Гордон мог зайти выпить пива в "Блек Роуз", или
стоять вместе со мной в кучке зевак, глазеющих на танцоров "брейка", или по
субботам покупать яблоки с тележек на Хаймаркете. Или мог привести Тош в
ветеринарную лечебницу, зайти с ней в сверкающий белизной приемный покой для
животных, где я провела, один Бог знает, сколько часов своей жизни,
засовывая термометры в задние отверстия насмерть перепуганных, беспомощных
баловней.
Стоим с Гордоном на улице, у кирпичного здания Хаймаркета и смотрим на
выступление мима. Толпа завороженно следит за его пантомимой: он в ловушке,
в комнате, из которой не может выбраться. На нем черно-белый костюм, только
шапочка на голове ярко-зеленая. Мим не произносит ни слова, однако у меня
такое ощущение, будто я слышу его голос. В своем безмолвном мире он со всех
сторон окружен преградами, которые не в силах преодолеть; он сбит с толку,
растерян, - и мне кажется, что его движения и жесты обращены именно ко мне и
понятны мне, как никому другому. Не могу больше смотреть, отворачиваюсь.
Поднимаю глаза к небу, которое покрыто прозрачными, как старинная ткань,
облаками. Мим заканчивает свое выступление, раздаются аплодисменты. Его рот
обведен жирной черной линией, поэтому кажется, что он улыбается, собирая
долларовые бумажки.
Мы с Гордоном сидим на скамейке, выкрашенной коричневой краской. Вся
она испещрена любовными признаниями: Френк любит Джулию, Мими хочет Бена, Т.
Дж. плюс С. К. Кроме того, на ней номера телефонов, неуклюже вырезанные
сердца, счастливая рожица шалопая. Пьем лимонад, купленный в киоске, где его
приготовили прямо при нас. Мне от него холодно, дрожь пробирает до кончиков
пальцев.
Я воровка, а потому сейчас мне несколько не по себе: боюсь, что Гордон
пошарит в карманах моей куртки и обнаружит там всякую ерунду: блестящую
вертушку на палочке, майку с утками, на груди которой белыми буквами
написано "Бостон", пакетик еще теплых орешков, железное пресс-папье, по