"Жан-Мари Гюстав Леклезио. Пустыня" - читать интересную книгу автора

серебряный крестик, который медленно движется вперед на такой высоте, что
его с трудом можно различить. Запрокинув голову, Лалла долго глядит на
крохотный, парящий в небе крест. Она любит смотреть, как он бесшумно плывет
по бескрайнему синему небу, оставляя за собой длинный белый шлейф из
маленьких пушистых комочков, которые сливаются в одну широкую дорогу, а
потом по небу пробегает ветер и разгоняет облачко. Лалла думает: хорошо бы
оказаться там, в вышине, внутри крошечного серебряного крестика и плыть вот
так над морем, над островами, в далекие-далекие края. И долго еще после
того, как самолет скрывается из виду, смотрит в небо Лалла.

В получасе ходьбы от моря в сторону реки, за поворотом дороги виден
Городок. Лалла не знает, почему его называют Городком: вначале на этом
берегу реки, за пустырями, которые отделяют его от настоящего города, вообще
стоял какой-нибудь десяток лачуг из досок и упаковочного картона,
пропитанного гудроном. Наверное, лачуги для того и назвали Городком, чтобы
обитатели их позабыли, что живут они в пыли вместе с собаками и крысами.
Сюда и привезли Лаллу после смерти матери, случилось это так давно, что
она уже и не помнит когда. Стояла сильная жара, потому что было лето, ветер
вздымал над дощатыми домишками тучи пыли. Закрыв глаза, Лалла шла за теткой
до лачуги без окон, где жили теткины сыновья. И тут ей захотелось убежать со
всех ног, припустить по дороге, ведущей к высоким горам, и никогда не
возвращаться. Каждый раз, когда Лалла приходила с дюн, при виде крыш из
волнистого железа и картона у нее сжималось сердце и она вспоминала, как в
первый раз приехала в Городок. Но с той поры прошло так много времени, что,
казалось, бывшего раньше на самом деле вовсе и не было, словно ей просто
рассказали историю о ком-то другом.
Вот так же и с рассказом о том, как она появилась на свет в горах на
юге, там, где начинается пустыня. Иногда зимою, когда на улице нечего делать
и на пыльной, просоленной равнине свирепствует и свистит ветер, задувая в
щели плохо пригнанных досок теткиного дома, Лалла устраивается на земляном
полу возле Аммы[6] и слушает рассказ о том, как она, Лалла, появилась на
свет.
История эта длинная и странная, и Амма рассказывает ее каждый раз
немного по-другому. Чуть нараспев, покачивая головой, точно она вот-вот
задремлет, Амма говорит:
- Когда тебе пришло время родиться, стояли последние весенние дни,
перед самой засухой. Хава почувствовала, что ты скоро явишься на свет, и
тихонько вышла из палатки, потому что все еще спали. Она только потуже
стянула себе живот широким полотнищем и зашагала так скоро, как только
могла, туда, где у источника росло дерево, потому что знала: с восходом
солнца ей понадобятся тень и вода. Таков уж обычай в тех краях - рожать надо
у воды. И вот добрела она до источника, легла под деревом и стала ждать,
пока рассветет. Никто не знал, что твоя мать вышла из палатки. Она умела
ходить совсем бесшумно, так что даже собаки не лаяли. Даже я - а я спала с
ней рядом - не услышала ни ее стонов, ни того, как она встала и вышла из
палатки...
- А что было дальше, Амма?
- А дальше рассвело, проснулись женщины и увидели, что матери твоей
нет, и поняли почему. Вот я и побежала искать ее и увидела: стоит она у
дерева, прижалась к нему, вцепилась руками в ветку и стонет тихонько, чтобы