"Станислав Лем. Лолита, или Ставрогин и Беатриче (о Набокове)" - читать интересную книгу автора

как стоит перед ним, навсегда. "Ло" отказывается. Хумберт выведывает у нее
имя того "соблазнителя", едет к нему, и в глухом, пустом доме разыгрывается
последняя сцена трагикомедии - убийство. Он стреляет в того человека,
заставив его сначала прочесть поэму, которую он (Хумберт) сочинил о его
подлости, о своем несчастье. Убийство, разделенное на ряд сцен,
полубессмысленных, на грани абсолютного вздора (жертва порядочно пьяна,
раздаются одни только фальшивые, ненужные слова; ничего от возможной,
теоретически хотя бы, "вендетты"; хаос нападения и обороны, но никакого
унижения - ни жертвы, ни убийцы) - все происходящее подчеркивает свою
ненужность, то, что это не подлинное "сведение счетов". Завершение истории
так же страшно, так же удручающе смешно, как и "роман", и кончается все
арестом и заключением Хумберта.

Так выглядит повесть. Обвинения в порнографии, которые Набоков в
послесловии с презрением отвергает, не принимая их всерьез, являются (в
сопоставлении с плеядой массово производимых в США "триллеров", этой "черной
серией", возбуждающей сексуальные аппетиты определенного типа читателей)
выражением уже даже не ханженства, а откровенного бесстыдства тех, кто такие
обвинения предъявлял. Иначе говоря: если книгу разрезать, разделить на
части, мы не найдем в ней ни одной детали, которую бы где-то, когда-то не
превзошли уже произведения, лишенные какой-либо художественной амбиции. Но в
том, что все недоговорки, намеки, реминисценции, объединенные в целое,
превращаются в такой удар, который не дает читателю возможности принять
удобную, эстетическую позу; что класс художественной трансформации и
логического метода (от первого до последнего слова изложения, язвительного,
"самосаркастического" и тем самым высмеивающего даже то, что наиболее
мрачно) затрудняет, если вообще не делает тщетной, однозначность моральной
оценки произведения (подчеркиваю: произведения, не героя) - в этом я
нисколько не сомневаюсь.
Чтобы "очистить" Набокова от обвинений в порнографии - во-первых; в
копании в психопатологни секса - во-вторых; в антиамериканизме -
в-третьих, критики объясняют, что повесть эта не о сексе, а о любви, что
любая тема, в том числе и психическое нутро извращенца, может вызвать
эстетические переживания; что, наконец, "Лолита" является не более
"антиамериканской", чем книгн многих истинных американцев. Не знаю, стоит ли
заниматься такими обвинениями и такой защитой.



II

Повесть не о сексе, а о любви? Повесть-сатира о цивилизации Запада? Но
почему герой - извращенец? Этот вопрос не давал мне покоя. Набоков посчитал
бы его лишенным смысла, как я могу предполагать по его взглядам на
литературу, ибо он не хочет быть ни моралистом, ни реалистом, а выступает
только "рассказчиком чего-то где-то когда-то совершавшегося". Но мы, в конце
концов, не обязаны слушать автора, когда он уже произнес слово "конец".
Когда сказал то, что хотел сказать. И здесь уже кончаются его и начинаются
наши, читателей, хлопоты.
Сначала мне показалось, что выбор героя открывает определенные