"Станислав Лем. Проказы короля Балериона (Фантастическая сказка)" - читать интересную книгу автора

-- так назвал он невольно про себя Трурля-короля, -- распустил нервы; ничего
не поделаешь, придется применить мой стратегический талант, иначе все это
добром не кончится..."
Затем постарался Клапауциус вспомнить все, что ему известно о свойствах
обменника индивидуальности, а знал он об этом немало. Наиболее важным, а
вместе с тем и наиболее опасным счел он то свойство, о котором
легкомысленный Балерион, злоупотребляющий где-то телом Трурля, и понятия не
имел. Если бы он упал и при этом рогами боднул какой-нибудь предмет
материальный, но неживой, его индивидуальность немедля вошла бы в этот
предмет, а поскольку неживые вещи индивидуальности не имеют и ничего взамен
со своей стороны дать не могут, тело Трурля стало бы трупом, а дух
королевский, замкнутый в камень либо в фонарный столб, навеки остался бы
там.
В тревоге ускорил Клапауциус шаги и невдалеке от постоялого двора узнал
от оживленно беседующих горожан, что его товарищ выскочил из королевского
дворца, будто за ним черти гнались, и, стремглав сбегая по длинной и крутой
лестнице, ведущей в порт, упал и сломал ногу, что привело его в ярость
прямо-таки необычайную; лежа, начал он орать, что, мол, перед ними король
Балерион собственной персоной и требует он придворных врачей, носилок с
пуховыми подушками и освежающих ароматов. И стоявшие вокруг смеялись над его
безумием, а он ползал по мостовой, ругался на чем свет стоит и раздирал свои
одежды. Некий прохожий, добросердечный, видно, человек, склонился над ним и
хотел помочь ему подняться. Тогда лежащий сорвал с головы шапку, из-под
которой, как уверяли лично видевшие эту сцену, показались дьявольские рога.
Рогами этими он боднул доброго самаритянина в лоб, вслед за чем пал на
землю, издавая слабые стоны, а тот, кого он боднул, сразу изменился, "будто
сам дьявол в него вступил", и, прыгая, приплясывая, расталкивая всех по
пути, во весь дух помчался вниз по лестнице, к порту.
Клапауциусу прямо-таки дурно сделалось, когда он все это услыхал, ибо
понял он, что Балерион, попортив тело Трурля, которое так недолго ему
служило, пересел в тело какого-то неизвестного прохожего. "Ну, вот теперь-то
начнется! -- подумал он с ужасом. -- И как я теперь найду Балериона,
спрятанного в новом и незнакомом теле? Где его искать?" Пробовал он выведать
у горожан, кто был прохожий, так добросердечно отнесшийся к поверженному
лже-Трурлю, а также куда девались рога; но никто не знал этого человека,
видели только, что одежда на нем была моряцкая и чужеземная, словно приплыл
он на корабле из дальних стран. О рогах же никто и вовсе не ведал. Но тут
отозвался один нищий и сказал Клапауциусу, что добросердечный моряк сорвал
рога с головы у лежащего весьма поспешно -- никто другой этого и заметить не
успел.
Похоже было на то, что обменник по-прежнему у Балериона и цепь
головоломных пересадок из тела в тело может продолжаться. Особенно
перепугало Клапауциуса известие о том, что Балерион находился сейчас в
каком-то моряке-чужеземце. "Вот те на! -- подумал он. -- Моряк, а это
значит, что ему вскоре отплывать. Если он вовремя не явится на корабль (а он
наверняка не явится, ведь Балерион понятия не имеет, с какого корабля этот
моряк!), капитан обратится к портовой полиции, а та схватит моряка как
беглеца, и король Балерион мигом окажется в подземельях тюрьмы! А если он с
отчаянья хоть раз боднет стену темницы рогами, то есть аппаратом... ужас,
ужас и еще раз ужас!"