"Станислав Лем. Маска" - читать интересную книгу автора

свободу фальшивым именем любви, ибо только так можно его убедить, что я --
жертва неведомого. Короля? Но даже если бы он посягнул на его величество,
это бы меня не освободило: король если и был на самом деле виновником всему,
то таким давним, что его смерть ни на вело: не отдалила бы моего несчастья.
Чтобы проверить себя, способна ли я убеждать, я остановилась у статуи Венеры
Каллипиги, чья нагота воплотила в себе символы высших и низших страстей
земной любви, и принялась в одиночестве готовить свою чудовищную весть, мои
обличения, оттачивая доводы до кинжальной остроты.
Мне было очень трудно. Я все время натыкалась на непреодолимую
преграду, я не знала, когда мой язык сведет судорога, на чем споткнется мой
дух, потому что и дух мой тоже был моим врагом. Не во всем лгать, но и не
касаться сути истины, средоточия тайны... Я лишь могла постепенно уменьшать
ее радиус, приближаясь как бы по спирали. Но когда я увидела издали, как он
шел, а потом почти побежал ко мне -- маленькая еще фигурка в темной
пелерине, -- я поняла, что ничего не выйдет: в рамках галантного стиля мне
не удержаться. Что это за любовная сцена, в которой Лаура признается Филону
в том, что она -- приготовленное для него орудие пытки? Даже если бы путем
иносказаний я преодолела бы мое заклятие, все равно бы я снова обратилась в
ничто, из которого возникла. И вся его мудрость была здесь ни к чему.
Прелестная дева, которая считает себя орудием тайных сил и бормочет о
каких-то системах, о стигматах, о заклятиях, да если она говорит так и о
таких вещах, то, право, эта девица помешана. Ее слова свидетельствуют не об
истине, а лишь о галлюцинациях, и потому она достойна не только любви и
преданности, но и жалости. Движимый этими чувствами, он, может быть, и
сделает вид, будто поверил всему, что услышал, опечалится, станет уверять,
что готов погибнуть, но освободить, а сам кинется за советами к докторам и
по всему свету разнесет весть о моей беде, -- я уже сейчас готова была его
оскорбить. При таком сочетании сил, конечно же, чем надежнее союзник, тем
меньше он может рассчитывать на исполнение надежд как любовник: во имя,
своего счастья он наверняка не захочет отказаться от роли любовника, ведь
его-то безумие нормальное, крепкое, солидное, последовательное: любить, ах,
любить, острые камни на моем пути раздробить в мягкий песок, но только не
играть в анализ чудовищной загадки -- "откуда берет начало мой дух"?
И получалось, что если я создана ему на погибель, то он должен
погибнуть. Я не знала, какая часть меня ужалит его в объятии: локти?
запястья? -- это было бы слишком просто. Но я уже знала, что иначе быть не
может. Теперь мне надо было пойти с ним по тропинкам, услаждающим взор
творениями мастеров паркового искусства; мы сразу же удалились от Венеры
Каллипиги, ибо откровенность, с которой она выставляла напоказ свою суть,
была неуместна на раннеромантической стадии наших платонических вздохов и
робких надежд на счастье. Мы прошли мимо фавнов, тоже откровенных, но на
свой лад -- каменная плоть этих кудлатых мраморных самцов не задевала моей
ангельской натуры, настолько целомудренной, что они не смущали меня даже
вблизи, -- я была вправе не понимать их поз. Он поцеловал мою руку -- как
раз то место, где было загадочное затвердение: губами он не мог его
почувствовать. А где притаился мой укротитель? Наверное, в ящике кареты. Но
может быть, я прежде должна добыть для него какие-то секреты, словно
волшебный стетоскоп, приложенный к груди осужденного мудреца. Я ничего не
смогла рассказать Арродесу.
В два дня наш роман прошел все подобающие стадии. Я жила с кучкой