"Станислав Лем. Маска" - читать интересную книгу автора

тонкие, раздвоенные, как щипцы, они исходили из моего тела, и я вдруг
поняла, что это "оно" не было чужим, инородным -- оно тоже было мною. Вот
почему, ступая по мокрому песку, я оставляла такие глубокие следы, почему я
была такой сильной: "Это же -- я, это снова -- я", -- повторяла я мысленно,
когда вдруг вошел Арродес.
Я оставила двери незапертыми -- такая неосторожность! И он прокрался ко
мне, неся перед собой, как оправдание и щит, огромный букет красных роз,
вошел и так был зачарован собственной дерзостью, что, когда я обернулась с
криком ужаса, он, все уже увидев, ничего не осознавал, не понимал, не мог...
Не от испуга, а только от огромного стыда, душившего меня, я еще пыталась
хотя бы прикрыть руками серебряный овал, но он был слишком велик, а разрез
слишком широк, чтобы это удалось.
Его лицо, беззвучный крик и бегство... От этой части показаний прошу
меня освободить. Не мог дождаться позволения, приглашения и вот пришел с
цветами, а дом был пуст. Я же сама отослала всех слуг, чтобы никто не
помешал задуманному мной, -- у меня уже не было выбора, не было другого
пути. А быть может, в него уже закралось первое подозрение? Я вспомнила, как
вчера днем мы переходили через русло высохшего ручья и как он хотел
перенести меня на руках, а я запретила ему, но не из стыдливости, истинной
или притворной, а потому, что это было запретно. А он тогда заметил на
мягком податливом песке следы моих ног, такие маленькие и такие глубокие, и
хотел что-то сказать, наверное, какую-нибудь невинную шутку, но смолчал,
знакомая морщинка меж бровями стала резче -- и, взбираясь на противоположный
берег, вдруг не протянул мне руки. Может быть, уже тогда... И еще: когда уже
на самой вершине холма я споткнулась и, ухватившись, чтобы сохранить,
равновесие, за толстую ветку орешника, почувствовала, что вот-вот выворочу
весь куст с .корнями, -- я опустилась на колени, отпустив сломанную ветвь,
чтобы не выдать моей неодолимой силы. Он тоща стоял, повернувшись боком, не
глядя на меня, но, мне казалось, все увидел краешком глаза -- так из-за
подозрений прокрался он сюда или от неудержимой страсти?
Теперь уже все равно.
Сочленениями своих щупальцев я оперлась на края открытого настежь тела,
чтобы наконец освободиться, и проворно высунулась наружу, и тогда Тленикс,
Дуэнья, Миньона сперва опустилась на колени, потом рухнула на бок, и,
распрямляя все свои ноги и неторопливо пятясь, словно рак, я выползла из
нее. Свечи сияли в зеркале, и пламя их еще колебалось от сквозняка,
поднятого его бегством. Обнаженная лежала неподвижно, непристойно раскинув
ноги. Не желая прикасаться к ней, моему кокону, моей фальшивой коже, я
обошла ее стороной и, откинув корпус назад, поднялась, как богомол, и
посмотрела на себя в зеркало. "Это я, -- сказала я себе без слов. -- Это все
еще я". Обводы гладкие, жестокрылые, насекомоподобные; утолщения суставов,
холодный блеск серебряного брюшка; бока обтекаемые, созданные для скорости;
темная, пучеглазая голова. "Это я", -- повторяла я про себя, будто заучивала
на память, и тем временем затуманивались и гасли во мне многократные мои
прошлые: Дуэньи, Тленикс, Ангелиты. Теперь я могла их вспоминать только как
давно прочитанные книжки из детства с неважным и уже бессильным содержанием.
Медленно поворачивая голову, я пыталась разглядеть в зеркале свои глаза и,
хотя еще не совсем освоилась со своим новым воплощением, уже понимала, что к
этому акту самоизвлечения я пришла вовсе не по своей воле -- он был заранее
предусмотренной частью некоего плана, рассчитанной именно на такие