"Станислав Лем. Ананке (Пиркс на Марсе)" - читать интересную книгу автора

информацию. Уж что-что, а память у Пиркса была хорошая. Возвращались фразы
из медицинской энциклопедии, словно вспышки озарений, ибо они сразу
налагались на образ Корнелиуса. Пиркс видел его теперь совершенно иначе.
Это было зрелище конфузное и вместе с тем печальное. Так вот почему
Корнелиус по двадцать раз в день мыл руки и не мог не гоняться за мухами,
и бесился, когда у него пропадала закладка для книги, и запирал свое
полотенце на ключ, и не мог сидеть на чужом стуле. Одни навязчивые
действия порождали другие, и Корнелиуса все плотнее обволакивала их сеть,
и он становился посмешищем. В конце концов это заметили врачи. Корнелиуса
списали с корабля. Пиркс напряг память, и тогда ему показалось, что в
самом низу страницы были три слова, напечатанные вразбивку: "К полетам
непригоден". А поскольку психиатр не разбирался в компьютерах, он разрешил
Корнелиусу работать в "Синтрониксе". Наверно, подумал, что это и есть
идеальное место для такого придиры. Сколько возможностей блеснуть
педантичной аккуратностью! Корнелиуса это, надо полагать, воодушевило.
Работа важная и полезная, а самое главное - теснейшим образом связанная с
космонавтикой...
Пиркс лежал, уставившись в потолок, и ему даже не приходилось особенно
напрягаться, чтобы представить себе Корнелиуса в "Синтрониксе". Что он там
делал? Контролировал имитаторы, когда те давали задания корабельным
компьютерам. То есть осложнял им работу, учил их уму-разуму, а это была
его стихия, это он умел делать, как никто. Корнелиус, должно быть, все
время боялся, что его в конце концов сочтут сумасшедшим, хотя сумасшедшим
он не был. В ситуациях подлинно критических Корнелиус никогда не терял
головы. Он был энергичен и решителен, но в повседневных условиях эту его
энергию и решимость постепенно разъедали навязчивые идеи. Он, наверное,
чувствовал себя между экипажем корабля и выкрутасами своей психики словно
между молотом и наковальней. Он выглядел страдальцем не потому, что был
сумасшедшим и подчинялся этим своим внутренним приказам, а именно вот
потому, что боролся с ними и неустанно изыскивал всяческие претексты,
оправдания, цеплялся за инструкции, стараясь оправдаться ссылкой на них -
что это отнюдь не он придумал, не он ввел эту бесконечную муштру. Душа у
него была не капральская, иначе не стал бы он читать Эдгара По и всякие
жуткие и необычайные истории. Может, он искал в этих книгах отражение
своего внутреннего ада? Это ведь подлинный ад - чувствовать у себя внутри
сложную сеть жестких, словно проволока, приказов, какие-то преграды,
торчащие повсюду, будто жерди, какие-то заранее вычерченные пути - и
непрестанно со всем этим бороться, подавлять это снова и снова... В основе
всех его действий был страх, что случится нечто непредвиденное. К этому-то
он все время и готовился, из-за этого он всех тренировал, муштровал,
школил; отсюда его вечные учебные тревоги, обходы, проверки, бессонные
блуждания по всему кораблю... Господи боже, он ведь знал, что над ним
исподтишка смеются; может, он даже и понимал, до чего все это бесполезно.
Можно ли предположить, что он как бы вымещал все свои страхи на
компьютерах "Синтроникса", когда гонял их до изнеможения? Если даже так и
было, он, вероятно, не отдавал себе в этом отчета. Он убедил себя, что
именно так и должен поступать.
Удивительно: стоило Пирксу изложить события, которые он раньше
воспринимал как серию анекдотов, на языке медицинских терминов - и события
эти обрели иной смысл. Он мог заглянуть в их недра при помощи отмычки,