"Станислав Лем. Воспитание Цифруши" - читать интересную книгу автора

алтарно-хрустального. И не палочка в перчатчатом его кулаке - скорее уж
палица; что ж, не мне махать, а ему, умахается - его забота. Зал громадный
и исключительно, должно полагать, акустичный! Играть разбирает охота... а
капельмейстер, застопорив на мне быстролетный взор, молвит приветно
издали: а, новичок? Хорошо! Что умеешь - арфач? Что, ударник? Тогда садись
вон там, как раз выбыл у нас ударник, посмотрим, справишься ли! - Садитесь
же, сударь! - Господин виолончелист, не толкайтесь! - И вижу:
беззастенчивая виолончель что-то дирижеру в лапу сует - какой-то пухлый
конверт - письмо концертное ему написал, или как? - Впрочем, ведь я ничего
не знаю еще... сажусь. А капельмейстер говорит сотне сразу: - Кларнет! Не
дыдурыду-выду-дыдудым, а дидуриду-виду-бидупиим! Это вам не завитушки
кремовые на торте, сударь, это виваче, но не МОЛЬТО виваче - или уши у вас
дубовые?! А дальше трилли-трулли-фрулли-фрам, и это не фиоритура, здесь
надобно вступать _мягше_, ради Бога, мягонечко, и веди ровно, но не
верхами, тут мягонько, а там как сталь! И трилли-рида-падабраббам! А вы,
медные, тихо, не заглушайте мне пикколо в шестнадцатых, ведь гробите
лейтмотив! не глушите, говорю; так что вижу я, что манеры здесь самые
обыкновенные и разговоры в точности те же, что во всех филармониях
Универсума.
Сижу я так посреди шума-гомона и осматриваюсь. Сперва глянул на
барабан: больно уж странен! Не простой, а капитально усиленный, бока
могучие, круглые, тугие, выпуклые, ну прямо бесстыдно-бабские, лазоревые,
со шнурами, обшитыми золотым дубовым листом, а уж пленка натянута без
изъяна, звончатая, перепончатая, ох, и гулким, поди, перегудом гудит!!
Смотрю, а тут и партитуру несут, не обычную, но сущий фолиант, книжищу,
в рысью шкуру оправленную, а на конце хвоста - кисть, а к кисти платочек
привязан, для отирания обильного пота после финала! Обо всем тут, видать,
подумали! И куда ни глянь, алебастры, гербы, грифоны, грудастые музы,
кариатиды, фавны, венеры, бомбоньеры, тритоны, бом-брам-стеньги, гроты,
прианы, стаксели, брамсели, бизань-мачты, бейдевинды, швартовы - плыви,
плыви, музыка! А над королевской ложею герб государства - держабный коготь
в венце червонного золота, и колыхнулась портьера ложи, словно сидит уже
там Гармонарх, да прячется. От нас?.. Но уже Капельмейстер в пенсне,
гибкий, юркий, спешный и вездесущий, внимание! кричит, по местам! И:
начинаем! за дело! Все помчались, бегут, бренчливо инструменты
настраивают, я - за палочки, а это не палочки, но сущие обухи-дроболомы!
Колья гремучие! Прилаживаю ноты, поплевываю в кулак и на партитуру смотрю,
как баран на новые ворота, капельмейстер "уно, дуо, тре" кричит, и
постукивает, и золотым пенсне посверкивает на нас, и вдруг вступают
скрибки... но что это? Хотя и дирижирует капельмейстер, ничего не слыхать,
кроме наждачного какого-то скреба... ох, и скребят же эти скрибки...
струны, что ли, запакостились? А вот и мой черед, и опускаю я руки, чтобы
бабахнуть, и ударяю вовсю, а слышу только "тсстук, тсстук", как будто бы в
дверь, смотрю, а барабан хоть бы дрогнул, поверхность какая-то жесткая,
гладкая, как пруд замерзший, как торт, ничего не пойму, и снова "стук!
стук!", немного будет от этого толку, думаю, а тут оркестр вступает,
дребезжит, верезжит, дудонит, долбахает, и вижу - вот те на! - тромбонист
тромбону помогает губами "бу-бу-бу", а скребачи губки бантиком и:
"титити", сами напевают, немым инструментам спешат на подмогу, ну и игра!
а капельмейстер вслушивается, и вдруг по пюпитру бац! и молвит: Нет. Ах,