"Владимир Ленский. Пророчество Двух Лун ("Эльфийская кровь" #3) " - читать интересную книгу автора

* * *

Когда Талиессин добрался до леса, у него был целый мешок краденых
яблок, но с каждым разом яблоки оказывались все более кислыми, и в конце
концов Талиессин оставил их на одной поляне.
А потом он встретил Кустера. Сейчас он не был вполне уверен в том, что
действительно повстречался с реальным человеком. Впрочем, вряд ли это имело
большое значение.
Раздумывая над этим, Талиессин постепенно избавлялся от ощущения,
оставленного сновидением. И когда последний привкус тревожащего ночного
явления исчез, он вдруг понял, что поблизости от него на поляне находится
кто-то еще.

* * *

Радихена не знал, как долго он пробыл в тюрьме. Повинуясь распоряжению
царедворца, что допрашивал его, стражники принесли пленнику кусачее
шерстяное одеяло, бутыль с водой и корзину съестного, после чего закрыли
тяжелую дверь и оставили его в темноте.
Больше ничего не происходило. Тьма поглотила Радихену - такая густая,
что даже сны не решались ему сниться. Он не столько засыпал в обычном смысле
слова, сколько погружался в болезненный обморок. Пробуждению обычно
способствовал голод, и тогда он немного ел из корзинки.
Иногда он думал о той женщине, которая пришла к нему в замке герцога
Вейенто. О той танцовщице, что пожелала одарить его ласками. Она не была
особенно красивой - просто веселой и ужасно живой. От нее удивительно пахло
пряностями.
Он пытался вспомнить Эйле, но она опять исчезла из его памяти. Он знал:
это не потому, что он убил ее; за свою смерть она на него не сердится. Она
знает, что он вовсе не собирался ее убивать. Очевидно, дело в другом: ни при
жизни, ни после смерти Эйле не может принадлежать ему. Даже на воспоминания
о ней он не имеет права. И в конце концов Радихена смирился с этим.
Корзинка опустела, бутыль с водой иссякла, но в камеру больше никто не
приходил.

Глава вторая
УБИЙЦЫ ПРО ЗАПАС

Уида стояла у раскрытых клавикордов и била пальцем по одной и той же
клавише: раз, другой, третий... десятый, двадцатый... Одинокая нота
наполняла весь дом Адобекка, все пять этажей узкого здания, втиснутого между
другими подобными же строениями. Ни одна комната не осталась не
потревоженной, повсюду проникал резкий звук, в котором слышалось то
отчаяние, то попытка успокоения, то печаль, то ярость.
Грусть расплывалась по хорошеньким старинным портретам, вывешенным в
маленьких столовых, - на первом этаже, возле кухни, и на пятом, у спальни
самого хозяина дома, господина Адобекка. Беспокойно вздрагивали цветы в
широких деревянных ящиках, украшающие кабинет - самую светлую комнату дома.
Скупо разбросанные по стенам солнечные пятна как будто начали перемещаться,