"Леонид Леонов. Бродяга (Советский рассказ двадцатых годов)" - читать интересную книгу автора

- Ну, и что ж в том особенного? - холодно ответствовал тот, даже и
малой лжинкой не украшая этой жгучей житейской мелочи.
- Так ведь Катеринка-жена мне... одиннадцать лет вот где ее таскал! -
вскричал Чадаев, ударяя себя почему-то по шее; борода его при этом затлела
и шарахнулась, как кусток в пожаре.
- Что ж особенного? - еще невозмутимей возразил тот и расправлял
замятые уголки повестки.
- Любил ее... - скупо выцедил Чадаев, пробуя всяко сердце казенйого
человека.
Тут Сорокин поднялся.
- Какая ж твоя беда!.. Счастье тебе привалило. Помер Серега-то, нонче
утром помер. Теперь владей, Фаддей, своей Маланьей... - сказал он с лицом
злым и скучным и, отвернувшись, барабанил пальцами в подоконник.
Чадаев сидел, низко склонясь к повестке; бумага слабо шевелилась от его
дыхания. На мгновенье, когда узнал весть о Сереге, оглушительное ликование
вспыхнуло в нем, но потом представилось все дальнейшее, прежде всего -
обезумевшая от горя Катеринка, и это поубавило его вражды и ревности к
обоим. Повестка росла в его рассеянном воображении, делалась в стол и
больше, вставала на дыбы, наваливалась, душила...
Повинуясь странному влеченью, Чадаев вдруг скомкал бумагу и, положив
себе в рот, неспешно-и на глазах у побледневшего председателя жевал эту
тошную и насильственную пищу. За-- тем, проглотив, он опустелым глазом
смотрел на Сорокина, который отражался там очень маленьким.
- Ответишь!.. - в смущении и не сразу нашелся тот, а застегивался и
надевал картуз как-то очень долго, точно давал время обидчику на раскаянье.
- Вострый ты... а коса об камень тупится, - возразил ему Чадаев
вдогонку.
По его уходе Чадаев достал .суму и стал собираться в дорогу; при этом
он разбил блюдце, но, хоть и не торопился никуда, не подбирал осколков.
Одевшись, он вышел через двор.
Ничто более не удерживало его в этой могиле обманутых чаяний. Сквозь
пасмурное уныние сквозило солнечное тепло, но Чадаеву и без того не было
холодно от гнева, который уносил в себе. У ворот сада он остановился и
свистом позвал собак, сидевших у колодца. Они завиляли хвостами, заюлили,
страдая от собачьего конфуза, и остались сидеть. Он крикнул их по именам,
в смятенье хлопая себя по колену, но одна повернулась к нему задом, а
другая сделала вид, будто разглядывает жучка, который полз по срубу в
полном очумении от снега. Чадаев ушел навсегда.
Сперва он отправился к вдовой сестре в недальнюю волость и просил
приютить его хотя бы как батрака. Сестра, тоже рыжая, как все Чадаевы,
рыжая и осатаневшая от нищеты, накинулась на него с бранью, а
накричавшись, дала брату щей и отвела место на полатях по соседству с
целым выводком тощих детей. Здесь он провел первый свой бездомный месяц,
пахал землю и славил своего мужицкою бога за освобождение от многих
напрасных забот. Но однажды принесли повестку о вызове в суд, и тогда
Чадаев скрылся от сестры в неизвестном направлении.
Дороги были ему пока не загорожены, и в Поросятниково он поспел к
покосу. Усердный в новой должности, он всемерно оправдывал своим хозяевам
скудное содержание. Но раз прибежал на пойму, где он косил со многими
другими, секретаренок: из волости с бумажкой на Чадаева. Время выпало