"Леонид Леонов. Туатамур" - читать интересную книгу автора

оглядывался. Может быть, у него было лицо ночной мыши, я не узнал.
Я приказал словом хакана:
- Догнать, хотя бы он уцепился за небо. Аммэна, - всунуть в него палку
и вертеть, покуда не отдаст жизни, ненужной и камню!
Вайе, Хагадакан не сумел догнать. Смелый бегает, как лунный поток,
трус - зайцем. У волка острые зубы, но заяц бегает быстрей.
Засевших в кольях окружил Чегиркан с людьми Ташукана. Ташукан не был на
моем пиру. Ташукан ушел в шатер брата. Полдневная рана в живот означает
конец, будь то конь или воин.

XII

...А ночь пришла лунная. Лунное холодное молоко текло, все текло. Степь
и ночь, пропитавшись им, делались прозрачными, стыли так. Семь Воров Неба
натянули луки в Горного Козла.
[160]
А на большом поле с пустыми колчанами, с пробитыми головами лежали мои,
победившие, добыватели славы. Так же, обнимая друг друга, держа стрелы в
глазах, лежали и не мои, никого не победившие. От них пахло сыромятным
ремнем: запах свежей раны, куда поцеловала смерть. Голова моя начинала
тяжелеть, и я снова припомнил про старость, но это было не то. Лежали по
земле, среди тел, стяги и колчаны. Подобные безлистым палкам бударана,
торчали копья и стрелы из тел.
Я поехал по полю. Луна текла мне навстречу. Вот, перегнувшись спиной
надвое через разорванное брюхо коня, лежал лицом вверх князь. На его шее
золотая цепь, а на груди вышит красным шелком человек с крыльями, как у
птицы. Левый глаз его был закрыт, а правый прищурился в небо. Его лицо
показалось мне храбрым. Я повернул человека, ища раны. Я нашел рану. Рана
была ниже спины, осколок копья в локоть торчал оттуда, как хвост. Я ткнул
мертвого один раз ногой, ибо что стоит сердце мертвого труса? Я засмеялся
ему в лицо. Я сказал, подставляя ему грудь, на которой не было даже кожаного
нагрудника:
- Ты трус и заяц. Бей! Он промолчал. Я сказал:
- Ты грязная собака. Бей!
Он опять молчал. Я отъехал прочь. Зверь, который съест его сердце,
умрет, не увидев луны следующего вечера.
Потому, что я услышал тихий плач с реки, я поехал туда. Я увидел. Я
сотрясся. Согнувшись над человеком, лежащим неподвижно на песке, лицом к
лицу, негромко плакала Ытмарь. Я подъехал.
Ее косы были гладко заплетены. В луне мерцал бледно-золотой шелк ее
наха. Вайе, кривые стрелы! Я приподнял ее за плечи. Она взглянула на меня
глазами жеребой кобылицы, у которой рана в живот. Ее глаза были туманными от
тоски. Она не увидела меня.
Я наклонился к человеку. Я узнал его. Это был тот, молодой эджегет
орус, Джаньил. Его девятиглазая байдана была пробита и порвана лоскутом.
Кольца сияли в луне. В дыре я увидел сгусток крови в ладонь.
Я взглянул в небо. И вот теперь я почуял, что сломана вторая оглобля
моей арбы. Я дрогнул. Я увидел в небе звезду Омур-Зайя и понял, что ресницы
мои сосчитаны. Она висела надо мной, острая, подобная тригранному кин- [161]
гару. Она незаметна для тех, про кого говорили: "Вот родился, который