"Роман Леонидов. Шесть бумажных крестов " - читать интересную книгу автора

легкомысленной королевы из тюрьмы своего коварного мужа. Но после сверки с
источниками Вольке это выглядит не более чем моей фантастической выдумкой.
Откройте сборник, и вы обнаружите, с какой шекспировской театральностью герр
Вольке задушил Аделаиду... через пятьсот лет после ее смерти!.. Кто
следующий, а Мезе? Оттон Великий, Людовик Лысый, Благочестивый?
- Не размахивайте руками, Штанге. Мы врежемся в дерево! - предупредил
Мезе. - И вообще я голоден. У меня неприятности, и ваша Аделаида будет
сниться мне всю ночь... Ваши доводы звучат вполне убедительно. И все же я бы
посоветовал вам обратиться к доктору Ф. с просьбой отправить книги на
экспертизу. Ну а потом... потом душите своего Вольке...
Остаток дороги Мезе развлекал меня старыми анекдотами. Потом машина
остановилась. Мы вышли на подмостки, где марионетки в белых халатах
поклонялись всемогущему Суфлеру, где Справедливость появлялась затянутой в
мундир мышиного цвета и вещала в ритме военных сводок: "С точки зрения
социопсихологии всякий исторический факт суть сумма действий, совершаемых
определенными лицами, чье личное самоосуществление тождественно жизненному
представлению великой германской нации".
- Главное, хорошо выспаться, - прощаясь, сказал Мезе, - не будем
тревожить призрак прошлого.
Но мне послышалось, точно он сказал:
"Успокойтесь, Штанге. История не пахнет!.."

***

Тупик... Мой рассказ, Хейдель, достиг того момента, когда невольно
теряешь надежду, что все линии развития получат ясное логическое завершение.
Что и говорить, за годы, проведенные в клинике доктора Хенрика, я полностью
растерял способность извлекать из всякой бессмыслицы смысл. Я с трудом
восстанавливаю свое прошлое. Остались только отдельные картины, обрывки
слов, звуки. Прошлое подобно калейдоскопу: цветными пятнами вспыхивают
лица - желтые, синеватые, розовые, блуждают солнечные блики бесконечных
восходов и закатов... И вот сейчас, заглядывая в этот калейдоскоп, я как бы
заново переживаю ночной налет английских бомбардировщиков и взрыв авиабомбы
всего в десятке метров от особняка. Это произошло как раз в ту ночь, когда
мы расстались с Мезе, злые до омерзения.
Примерно до полуночи я крутился в постели, обдумывая, как лучше,
незаметнее провести экспертизу фолиантов герра Вольке. В общем-то у меня
была одна возможность. Вы не догадываетесь, Хейдель? Странно... А ведь я
тогда подумал о профессоре Неринхоффе, вашем любимом оппоненте и друге.
Представляю, как вам скучно без него. Вы любили, вы очень любили спорить,
спорить и пить вишневый ликер. Так и чувствую его ароматное пламя на
языке... "Спор, - говорили вы, - карнавал, который устраивают Истина и Ложь,
чтобы поиздеваться над болтливыми стариками".
В этих спорах Неринхофф обычно брал на себя своеобразную роль шута. Это
был самый мрачный и желчный из шутов. Это, однако, не мешало Неринхоффу быть
отличным знатоком старинных манускриптов. Одного его взгляда на фолианты
герра Вольке было бы достаточно, чтобы вывести шарлатана на чистую воду.
Эксперт, и притом один из лучших в довоенной Германии, у меня был. Но
не было никакой возможности "протащить" книгу в Зальцбург, минуя цензуру и
доктора Ф., идти через которого мне не хотелось по многим причинам. И вот,