"К.Н.Леонтьев. Византизм и славянство " - читать интересную книгу автора

всего сердца желал бы, чтобы у вас сделали конституцию. Но боюсь, что у вас
государственные люди всегда как-то очень умны. Пожалуй, никогда не будет
конституции, и это для нас, турок, довольно страшно!"
Ко мнению паши и малоазийских раскольников прибавлю еще мнение глубокомысленного
Карлейля о русском народе:
"Что касается до меня (писал он Герцену), я признаюсь, что никогда не считал,
а
теперь (если это возможно) еще меньше, чем прежде, считаю благом всеобщую подачу
голосов во всех ее видоизменениях. Если она может принести что-нибудь хорошее,
то это так, как воспаления в некоторых смертных болезнях. Я несравненно больше
предпочитаю самый царизм или даже великий туркизм чистой анархии (а я ее такой,
по несчастью, считаю), развитой парламентским красноречием, свободой
книгопечатания и счетом голосов. Вашу обширную родину (т. е. Россию) я всегда
уважал как какое-то огромное, темное, неразгаданное дитя Провидения, которого
внутренний смысл еще не известен, но который, очевидно, не исполнен в наше
время; она имеет талант, в котором она первенствует и который дает ей мощь,
далеко превышающую другие страны, талант, необходимый всем нациям, всем
существам и беспощадно требуемый от них всех под опасением наказаний, - талант
повиновения, который в других местах вышел из моды, особенно теперь!"
И не только покорность, но и другие высокие и добрые чувства выработались в
народе нашем от долгой дисциплины, под которой он жил.
Недавно я случайно встретил в одном православном журнале следующее замечание:
"При решительном отсутствии всякой свободы и самобытности в жизни гражданской и
общественной нашему простолюдину естественно было пытаться вознаградить себя
самобытностью в жизни духовной, самодеятельностью в области мысли и чувства"
("Христианское чтение", "О русском простонародном мистицизме" Н.И. Барсова).
Правда, это привело к расколам и ересям, но зато привело, с одной стороны, к
поэтическому творчеству, а с другой - к равнодушию в политических внутренних
вопросах, к высокой слабости демагогического духа, именно к тому, чего хотело
всегда христианство: "Царство Мое не от мира сего".
Такое направление равно полезно и для практической мудрости народов в политике,
и для развития поэтических наклонностей. Практическая мудрость народа состоит
именно в том, чтобы не искать политической власти, чтобы как можно менее
мешаться в общегосударственные дела. Чем ограниченнее круг людей, мешающихся в
политику, тем эта политика тверже, толковее, тем самые люди даже всегда
приятнее, умнее.
Одним словом, с какой бы стороны мы ни взглянули на великорусскую жизнь и
государство, мы увидим, что византизм, т. е. Церковь и царь, прямо или косвенно,
но во всяком случае глубоко проникают в самые недра нашего общественного
организма.
Сила наша, дисциплина, история просвещения, поэзия, одним словом, все живое
у
нас сопряжено органически с родовой монархией нашей, освященной православием,
которого мы естественные наследники и представители во вселенной.
Византизм организовал нас, система византийских идей создала величие наше,
сопрягаясь с нашими патриархальными, простыми началами, с нашим, еще старым и
грубым вначале, славянским материалом.
Изменяя, даже в тайных помыслах наших, этому византизму, мы погубим Россию.
Ибо
тайные помыслы, рано или поздно, могут найти себе случай для практического