"К.Н.Леонтьев. Моя литературная судьба (Автобиография Константина Леонтьева) " - читать интересную книгу автора

далее[14]. Вы говорите (продолжал он все более и более разгорячаясь и даже
краснея)... вы говорите: "наслаждение мыслящим сладострастием" и... и дальше
даже приводите римскую языческую пословицу "quod licet Jovi non licet bovi" (что
прилично Богу, то нейдет волу), или что прилично изящному и могущественному
человеку, то вовсе не к лицу нынешнему буржуа.[15]
Поневоле вспомнишь Павла Голохвастова. Мы с ним виделись летом, перед этой
зимой, у Шатилова в тульской деревне последнего, и он, говоря со мной о статьях
моих, сказал мне: "Лучше всего вам будет обратиться за помощью к старику
Погодину. Черкасский человек очень хитрый... он все сообразуется с
обстоятельствами... А Иван Аксаков... я не знаю, как сказать... Странно было бы
такого человека назвать глупым, - однако я не нахожу другого слова... Просто
перейдя за известную черту, - он становится глуп".
Итак, Аксаков:
- Quod licet Jovi, non licet bovi![16]-- продолжал он с честным негодованием,
краснея в лице... - Языческая пословица; вы, однако, защищаете православие...
Это, наконец, не научно... вы требуете научного отношения к жизни, а это разве
научно? Разве это не пристрастие? (хорошо, пристрастие сказать, что князь
Цертелев красивее, ловчее и остроумнее, чем Перипан-допуло). Христос равно для
всех сошел на землю... (выходит по Аксакову, что Христос пришел на землю для
того, чтобы дельный, жирный приземистый, пучеглазый Amiable, которого так
уважает Хитров, взял бы себе в Париже трех любовниц на деньги, которые он
заработал в мошенническом процессе какого-то тоже... Хиана... забыл... И чтобы
таким образом Amiable этот имел бы равные эстетические и нравственные права с
красавцем и героем юношей Дон-Жуаном. Прекрасно и научно, нечего сказать).
- Потом, - продолжал Иван Сергеевич, - вы совершенно уничтожаете влияние
лица,
вы забываете свободную, личную деятельность человека... У вас ваш процесс
развития и вторичного упрощения есть процесс фаталистический, деспотический,
неизбежный... Поэтому о чем же хлопотать? Зачем писать... Вы - Иеремия, плачущий
над развалинами...
- А разве Иеремия не писал? - спросил я.
Аксаков никак видимо не ожидал этого соображения и замолчал вдруг; он забыл, что
Иеремия писал. Напомнив ему об этом, я попросил его посмотреть поскорее, пока не
собрались гости, 2-3 последние страницы, где говорится о болгарах. Он согласился
охотно, и я тотчас же прочел ему это место. Вот оно:
" Болгаре слабы, болгаре бедны, болгаре зависимы, болгаре молоды, болгаре правы,
наконец", - скажут мне.
Болгаре молоды и слабы..
"Берегитесь, сказал Сулла про молодого Юлия Цезаря, в этом мальчишке сидят
десять Мариев (демократов!)"
"Опасен не чужеземный враг, на которого мы всегда глядим пристально исподлобья,
страшен не сильный и буйный соперник, бросающий нам в лицо окровавленную
перчатку старой злобы..."
"Не немец, не француз, не поляк - полубрат, полуоткрытый соперник".
"Страшнее всех их брат близкий, брат младший и как будто бы беззащитный, если он
заражен чем-либо таким, что при неосторожности может быть и для нас
смертоносным".
"Нечаянная, ненамеренная зараза от близкого и бессильного, которого мы согреваем
на груди нашей, опаснее явной вражды отважного соперника".
"Ни в истории ученого чешского возрождения, ни в движениях воинственных сербов,