"К.Н.Леонтьев. Моя литературная судьба (Автобиография Константина Леонтьева) " - читать интересную книгу автора

--
но мне угодно было испытать его".
Основная мысль этой великой религиозной поэмы - вечная истина и не для одной
религии. Есть на всех поприщах вины явные и есть вины и ошибки непостижимые
самому строгому разбору, самой придирчивой совести... И вины явные, ошибки
грубые не всегда наказываются на этой земле, и правда и ловкость практическая не
всегда ведут к цели... (я) говорю здесь практическая в самом широком смысле;
практичен, например, поэт, когда он живет поэтично и вдохновительно, удобно и
возбудительно для творчества. Разве Байрон был бы Байроном, если бы он остался
благополучно в Англии с miss Milbank?
В наш век слишком много стали приписывать человеческой свободе и человеческому
разуму. Есть нечто выше нас и мы виноваты только тогда, когда не исполняем
предначертанное нами, а так ли мы предначертали все в нашей жизни, как следует,
- кто решит?..
Одно из самых сочувственных мне лиц в современной истории - это Наполеон
III[21]. Его сгубило то, что я зову вторичным упрощением Франции - сила
органическая, а не он развратил и погубил эту, уже и до него глубоко опошленную
равенством нацию, как говорят, все эти презренные негодяи школы Jules Фавра и
Гамбетта...
Я помню, когда я смолоду имел глупость тоже либеральничать (вполне искренно,
и
это-то и глупо!), добрый и честный Дмитрий Григорьевич Розен[22], увещевая меня
верить больше Богу и Церкви, говаривал: "Non, mon cher К. Н-ч, croyez-moi, il у
a quelque chose[23]. Я тогда улыбался с гнусной тонкостью, а теперь, когда я
вижу у других эту тонкость, я не бью в морду одних - только потому, что они мне
кажутся гораздо сильнее меня, а других, которые не страшны, не бью потому, что
не хочу судиться у мирового судьи... Но что я чувствую!.. Но что я чувствую!..
О
Боже!..
Я думаю и Наполеон, отдыхая уныло в Вильгельмсгехе (кажется так?) говорил
себе:
"il у a quelque chose! А я то чем же так особенно виноват?.. Этот народ, подлый,
как и всякий народ, сам меня избирал три раза..."
Так и я говорю теперь: "Да, il у a quelque chose!" И если есть за мной ошибки и
вины эстетические или практические в моей неудавшейся литературной карьере, то
я
их не вижу, не понимаю и никогда не пойму, как не видал и не понимал за собой
Иов крупных грехов, больших духовных ошибок. Вся моя жизнь от 21 года и до сих
пор была посвящена самому искреннему, самому рыцарскому служению мысли и
искусству. Талант высшего размера во мне признавали и признают почти все те,
которые могут быть судьями...
Передо мною теперь целая пачка писем от разных известных лиц, которые
свидетельствуют это: от Тургенева, Дудышкина, Страхова, П.М. Леонтьева,
Краевского. - Нет... нет... И у a quelque chose! И у a quelque chose!"
Я прошу простить мне, что я так отвлекся... Мне очень больно и очень приятно об
этом всем писать... И кто меня любит, тот мне все это, я знаю, простит...
В прошлый раз, когда я писал эти записки, я так был грустен, растроган и
взволнован, что не мог удержать потока своих мыслей, написал вовсе не о том, о
чем хотел писать. Записки эти могут иметь значение только для того, кто
интересуется хоть сколько-нибудь мною лично. А тот, кто мне лично сочувствует,