"К.Н.Леонтьев. Хризо" - читать интересную книгу автора

вижу отсюда море и дальние суда. Комната полна раненых; но все весело шумят
и смеются. Сейчас только вышел от нас наш молодой король. С каким восторгом
отвечали мы на его привет. Он особенно внимательно и благосклонно
разговаривал через переводчика с одним черногорцем, который приехал в Крит
делить наши судьбы и при первой схватке был опасно ранен. Теперь ему лучше.
Ах! друг мой, с тех пор как я карандашом писал тебе из гор, сколько
перемен!
Хафуз убит моим грозным дядей; бедная Хризо моя погибла в родах,
услыхав эту весть. Розенцвейга нет уже; его похоронили в нашей опустелой
Халеппе за два дня до моего отъезда сюда. Здесь только на отдыхе я чувствую
жалость и утрату. О Розенцвейге я уже знал; но о гибели Хафуза и Хризо я
услыхал весть в тяжкую минуту, когда сердце мое было закрыто для всего!
Незадолго до этой ужасной вести я был ранен; я был бы убит, если бы
дядя Яни не спас меня. Пуля попала мне в ногу, и я упал в кустах. Наши
отступали; я силился встать; в эту минуту передо мной из-за камня вырос
турецкий солдат. Он бросился ко мне; последним усилием я вырвал из рук его
ружье и бросил вниз с горы; сабли при нем не было; он ударил меня пустыми
ножнами по голове и стал мне ногами на грудь.
Он был силен, а я истекал кровью.
- Барба-Яни! - закричал я. - Спаси меня! Где ты?
- Здесь я! - закричал дядя и зверем ринулся на турка. Долго боролись
они, попирая меня ногами; турок старался вырвать пистолет из рук дяди. Тогда
и я, собрав последние силы, вынул свой из-за пояса и убил турка. Дядя встал
всклокоченный и бледный; схватил меня на плечи; велел рукой прижимать рану и
кинулся со мной по скалам. Скоро замолкли выстрелы; мы отдохнули; собрались
все наши, и дядя сам перевязал мне рану.
Мы остались ночевать в покинутом селении; развели огонь. К вечеру
привели пленных турок и в их числе Хафуза, который поступил в турецкое
ополчение.
К чему буду я тебе рассказывать, как рвалось сердце мое от жалости,
когда я его увидал. Руки Хафуза были скручены крепко назад. Я ослабил ему
веревки. Он поднял на меня глаза с благодарностью и попросил пить. Я подал
ему вина.
Все наши угрюмо молчали. Больше всех боялся я дяди. И не напрасно!
Пришел он, обвел глазами пленных турок и спросил: "Сколько их всех?" -
"Пятеро".
- Собаки, собаки! - сказал он и ушел посоветоваться с другими старшими.
Хафуз дрожал. Другие турки сидели молча, вздыхали и искоса взглядывали
на нас.
Все они, кроме Хафуза, были настоящие османли и по-гречески не знали.
Они попросили через него табаку. Я велел им дать и развязал всем им руки.
Оружия у них не было, и бежать им было некуда.
Тем временем дядя вышел с другими капитанами; я с ужасом думал о том,
что с нами на этот раз не было ни одного из афинских офицеров.
Дядя вышел, постоял, посмотрел, сбил феску набекрень, хотел сказать
что-то смешное... вдруг лицо его исказилось бешенством: он узнал Хафуза. Не
говоря ни слова, взялся он за пистолет... Хафуз глядел на него, бледный и
покорный, и дрожал.
- Нет, дядя Яни, ты не сделаешь этого, - сказал я. Дядя взвел курок.
Я знал его; слова с ним бесполезны; и я... и я решился на безумный шаг,