"К.Н.Леонтьев. Пасха на Афонской Горе " - читать интересную книгу автора

данной местности есть возможность читать: на греческом, конечно, прежде
всего, на славянском, на турецком, армянском, албанском, иногда и на
арабском или латинском. На французском или итальянском очень редко. Оба эти
языка очень распространены в торговом классе, преобладающем в светской среде
христиан; но между духовными лицами мало можно встретить людей, хорошо
говорящих или читающих правильно на этих "живых" языках Запада. У меня есть
греческая маленькая книжка, изданная в 1870 году в Константинополе. В ней
помещены субботняя служба у Плащаницы, последование часов Великой субботы и
двенадцать Евангелий на разных языках для той Пасхальной вечерни, о которой
я пишу. Первым, разумеется, в греческом издании поставлено обыкновенное
Евангелие на греческом языке. Потом следует то же место (о втором явлении
собранным ученикам) в эллинских стихах (героическим гекзаметром, как сказано
в книжке); третьим идет ямбическое греческое переложение того же; дальше -
по-"славянорусски" ("славороссисти"), потом на новоболгарском языке, дальше
по-албански, по-латыни, по-итальянски, по-французски, по-арабски, по-турецки
и по-армянски.
В разных городах случалось мне слышать и разные языки; это зависит от
того, на каких языках могут читать люди местного духовенства, находящиеся в
этот день налицо. Я был на этой вечерне в Янине, в Адрианополе, в
Константинополе (в Хал-кинской богословской семинарии) и на Афоне.
Хорошо было везде; но на острове Хал-ки было лучше, чем в
провинциальных соборах; а на Святой Горе, в греко-русском монастыре Св.
Пантелеймона, было лучше всего.
Заутреню и раннюю обедню мы слушали в бывшей домовой Покровской церкви,
которая устроена русской братией в верхней по местоположению (в восточной)
части обширной обители, расположенной, как я уже сказал, на склоне горы к
морю.
Вечерню воскресную служили вместе с греками внизу в главной церкви или
в соборе, воздвигнутом, как и все афонские соборы, посредине мощенного
плитами двора.
Это уже одно много значило.
В домовой русской церкви Покрова Пресвятыя Богородицы, кроме иконостаса
и утвари, изящной и богатой, ничего нет замечательного. Эта церковь обширна,
зимой тепла, удобна, ход в нее прямой из теплого коридора гостиницы - и
только. Это очень большая зала с белыми штукатурными стенами, с длинным
рядом обыкновенных (четырехугольных) больших окон, из которых вид на нижнюю
(греческую) половину монастыря, на море и всегда темную полосу полуострова
Кассандры - несколько уныл, но не лишен величия. Кругом стен "стасидии" с
ручками и откидным "сиденьем", для стояния и отдыха монахам и богомольцам.
Несколько таких же мест, но более почетных, для гостей большого чина
или звания - посреди пустой залы у штукатуренных колонн. Удобно, чисто,
просторно, бело; но красоты или величия искать тут не надо. Один иконостас,
говорю я, очень хорош. Я готов сказать даже и больше этого: я готов назвать
его прекрасным. Он очень своеобразен; он как-то изящно-тяжел, в меру пестр и
в меру одноцветен.
Он не высок, весь сплошной золоченый; размеры его несколько тяжелы,
орнаменты несложны, не кудреваты, строги. Царские врата тоже низки и очень
просторны, большие местные иконы только в один ряд, и лики в естественную
величину человеческого образа. Если мне не изменяет память, этих икон всего
четыре: Спаситель, Божия Матерь, "патрон" монастыря св. Пантелеймон,