"К.Н.Леонтьев. Мое обращение и жизнь на Св.Афонской горе" - читать интересную книгу автора

учению Церкви!".

И всё это понемногу придёт; придёт иногда незаметно и неожиданно.
"Просите и дастся вам!"

Раз же мы переступим сердцем ту таинственную черту, о которой я говорил
выше, то и сами познания наши начнут помогать нам в утверждении веры. Все
атеисты или антитеисты нам послужат, и даже чем самобытнее мы сами, чем мы
способнее скептически отнестись ко всем величайшим приобретениям науки и
вообще ума человеческого, тем менее могут авторитеты этой науки и этого ума
помешать нам смиряться и склоняться перед тем, перед чем мы сами хотим, не
обращая даже никакого внимания ни на Руссо и Вольтера, ни на Гегеля и
Шопенгауэра, ни на Фохта и Фейербаха...

За этою таинственною чертой всё начнёт помогать вере, всё пойдёт во
славу Божию, даже и гордость моего ума! "Что мне за дело до всех этих
великих умов и открытий! Я всё это давно знаю! Они меня уже ничем не
удивят... Я у всех этих великих умов вижу их слабую сторону, вижу их
противоречия друг другу, вижу их недостаточность. Может быть, они и умом
ошиблись, не веруя в Церковь; математически не додумались... упустили из
вида то и другое... И если уж нужно каждому ошибаться, то уж я лучше ошибусь
умом по-своему, так, как я хочу, а не так, как они меня учат ошибаться...
Буду умом моим ошибаться по-моему; так ошибаться, как мне приятно, а не так,
как им угодно, всем этим европейским мыслителям! .. А мне отраднее и
приятнее ошибаться вместе с апостолами, с Иоанном Златоустом, с митрополитом
Филаретом, с отцом Амвросием, с отцом Иеронимом Афонским, даже с этим
лукавым и пьяным попом (который вчера ещё, например, раздражил меня тем-то и
тем-то), чем вместе со Львом Толстым, с Лютером, Гартманом и Прудоном...
Сами молодые философы наши, Грот, например, признают умственные, философские
права чувства.

Вот как и гордость моего ума может привести ко смирению перед Церковью.
Не верю в безошибочность моего ума, не верю в безошибочность и других, самых
великих умов, не верю тем ещё более в непогрешимость собирательного
человечества; но верить во что-нибудь всякому нужно, чтобы жить. Буду же
верить в Евангелие, объяснённое Церковью, а не иначе.

Боже мой, как хорошо, легко! Как всё ясно! И как это ничему не мешает:
ни эстетике, ни патриотизму, ни философии, ни неправильно понятой науке, ни
правильной любви к человечеству.

II

Был ли я религиозен по природе моей?

Было ли воспитание мое православным?

Стараюсь как можно точнее припомнить детство своё. Вспоминаю всё, что
только могу вспомнить и о близких моих, и о самом себе, и говорю себе
нерешительно: да и нет!