"К.Н.Леонтьев. Мое обращение и жизнь на Св.Афонской горе" - читать интересную книгу автора

Дом наш, вообще сказать, не был особенно набожным домом. Отец мой был,
кажется, равнодушен к вере; я не помню, чтоб он ездил в церковь; не помню,
чтоб он говел; хотя знаю, что духовником его был не тот священник, который
исповедовал мою мать, тётку, сестру и меня. У нас у всех сначала духовником
был отец Лука, священник села Быкасова, а когда он скончался, то мы все
стали говеть в селе Велине у отца Дмитрия, который только недавно умер почти
80 лет. Я не помню, чтоб отец говел; но, умирая, он причащался, и на
похороны его приглашён был вместе с приходским (щелкановским) духовенством
священник села Чемоданова. Тогда говорили: "Надо за духовником его послать".
Лет мне было тогда восемь (или девять), я ко всему этому относился очень
невнимательно, потому что к самому отцу и к его смерти был совершенно
равнодушен. Произвело на меня довольно сильное впечатление только то, что у
чемодановского священника риза на похоронах была сшита из разных шёлковых
кусков, треугольников, как шьются одеяла, и ещё, что ни у кого я не видал
так много мелких морщинок поперёк лба, как у отца Афанасия (кажется, его так
звали). Отец жил давно особо, не с нами, в небольшом флигеле, бедно
убранном; в нём он заболел ужасною болезнью (miserere), в нём умер, в нём и
лежал на столе в довольно тесной комнате. Это было зимой, и так как хоронить
его желали в Мещовском монастыре, то сборы были долгие; лежал он около
недели, и под столом стояли корыта со льдом. Около этого стола во время
панихиды теснилось духовенство, едва помещаясь и толкая друг друга.
Щелкановский дьякон, человек, которого лицо мне казалось тогда очень грубым
и даже злым, как у разбойника, раза два оттолкнул очень грубо чемодановского
батюшку в лоскутной ризе, и священник, обернувшись, посмотрел так грустно и
жалобно, и морщинок на лбу у него сделалось так много, что мне стало его
очень жалко И родные мои говорили с сожалением: "Какие бедные облачения у
чемодановского причта! Просто жалость глядеть!".

Вот всё, что у меня сохранилось в памяти о похоронах отцовских. В
Мещовск повезли его хоронить тётка с сестрой, я остался с матерью дома и
очень хорошо помню, что ничуть не горевал и не плакал. Относительно религии
отцовской помню ещё два случая. Один вовсе ничтожный, другой поважнее.
Принесли к нам как-то раз летом чудотворную икону Святителя Николая из села
Недоходова. Мы все вышли встречать её. Отец первый приложился, прошёл под
нею, согнувшись с большим трудом, так как он был очень велик и толст. Помню
его пестрый архалук из термаламы и как развевались белые волосы его от
ветерка над лысиной. Потом все стали тоже проходить под икону, и мне это
очень понравилось почему-то. Не помню, проходила ли мать моя. Мне кажется,
что нет: она не любила в точности исполнять обряды. Если бы она проходила,
то я верно этого не забыл бы; я так её любил и так охотно на неё любовался!
(Она была несравненно изящнее отца, и для меня это по врожденному инстинкту
было очень важно!). Я упомянул об этом потому, что только раз и помню отца
исполняющим обряд. Что он когда-нибудь да говел, видно из того, что у него
оказался духовник в последнюю минуту. Но я не сохранил в памяти ничего
больше об его религиозности, может быть, и потому, что я был очень
равнодушен к нему и мало им занимался. При утренней встрече поцелую руку,
вечером подойду под благословение и тоже поцелую руку, и больше ничего. И он
мною и моим воспитанием вовсе не занимался.