"Михаил Юрьевич Лермонтов. Вадим " - читать интересную книгу автора

потом склоняется налево и впадает в широкую круглую залу, куда также
примыкают две другие; эта зала устлана камнями, имеет в стенах своих четыре
впадины в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб
поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба
заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным
изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться в сих подземных переходах;
среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание воды: то светлый,
холодный, но маленький ключ, который, выходя из отверстия, сделанного,
вероятно, с намерением, в стене, пробирается вдоль по ней и наконец,
скрываясь в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот
беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи, как песни узника
оживляют безмолвие темницы; все эти признаки доказывают, что наши предки
могли бы и намеревались выдержать здесь продолжительную осаду. Впрочем камни
и земля все поросло мохом, при свете фонаря можно в стене норы земляных крыс
и других скромных зверков, любителей мрака и неизвестности; инде свод начал
обсыпаться, и от прежней правильности и симметрии почти не осталось никаких
следов.
Борис Петрович знал это место, ибо раза два из любопытства, будучи на
охоте, он подъезжал к нему, хотя ни разу не осмелился проникнуть в
внутренность мрачных переходов: когда он опомнился от страха, то Чортово
логовище, несмотря на это адское прозвание, представилось его мысли как
единственное безопасное убежище... ибо остаться здесь, в старом овине, так
близко от спящих палачей своих, было бы безрассудно... но как туда
пробраться?
Я должен вам признаться, милые слушатели, что Борис Петрович - боялся
смерти!.. чувство, равно свойственное человеку и собаке, вообще всем
животным... но дело в том, что смерть Борису Петровичу казалась ужаснее, чем
она кажется другим животным, ибо в эти минуты тревожная душа его, обнимая
все минувшее, была подобна преступнику, осужденному испанской инквизицией
упасть в колючие объятия мадоны долорозы (madona dolorosa), этого
искаженного, богохульного, страшного изображения святейшей святыни... О! я
вам отвечаю, что Борис Петрович больше испугался, чем неопытный должник,
который в первый раз, обшаривая пустые карманы, слышит за дверьми шаги и
кашель чахоточного кредитора; бог знает, что прочел Палицын на замаранных
листках своей совести, бог знает, какие образы теснились в его
воспоминаниях - слово смерть, одно это слово, так ужаснуло его, что от одной
этой кровавой мысли он раза три едва не обеспамятел, но его спасло именно
отдаление всякой помощи: упав в обморок, он также боялся умереть. Смерть!
смерть со всех сторон являлась мутным его очам, то грозная, высокая с
распростертыми руками как виселица, то неожиданная, внезапная, как измена,
как удар грома небесного... она была снаружи, внутри его, везде, везде...
она дробилась вдруг на тысячу разных видов, она насмешливо прыгала по
влажным его членам, подымала его седые волосы, стучала его зубами друг об
друга... наконец Борис Петрович хотел прогнать эту нестерпимую мысль... и
чем же? молитвой!.. но напрасно!.. уста его шептали затверженные слова, но
на каждое из них у души один был отзыв, один ответ: смерть!.. Он старался
придумать способ к бегству, средство, какое бы оно ни было... самое
отчаянное казалось ему лучшим; так прошел час, прошел другой... эти два
удара молотка времени сильно отозвались в его сердце; каждый свист
неугомонного ветра заставлял его вздрогнуть, малейший шорох в соломе,