"Николай Семенович Лесков. Театральная хроника. Русский драматический театр" - читать интересную книгу автораже?
Боровцова. - Нешто писано, что по пятницам скоромное есть, а ведь люди едят. Судить, так всех судить: нас судить за товар, а их за молоко. Через несколько времени возобновляется снова сцена в этом роде, в присутствии Погуляева, который, возвратясь из-за границы, пришел навестить Кисельникова. Когда молодые люди между собою разговаривают, у Боровцова, Переяркова и Турунтаева вспыхивает за картами спор. Не оставаясь один у другого в долгу, они обзывают друг друга: "процентщиком", "ябедником, в газетах публикованным, Иудою, денным вором". Боровцов кладет конец этой сцене, говоря: "Ну, будет: пошутили, да и будет. Садитесь играть". Пересдают карты и снова садятся, как будто ничего не бывало. Боровцов просит у зятя ромку; у Кисельникова же нет ни денег, ни рому; он в ужасно затруднительном положении, из которого его выручает Погуляев, ссужая ему свои последние деньги. Кисельников благодарит и обещается отдать деньги. "У меня непременно будут в этом месяце, - рассказывает он Погуляеву. - У меня есть примета верная. Выхожу я вчера вечером на крыльцо, в руке хлеб, а месяц прямо против меня; я в карман - там серебро, мелочь, вот в одной руке хлеб, а в другой серебро, а месяц напротив, значит - целый месяц сквозь слезы и с хлебом, и с деньгами". На удивление, выраженное Погуляевым к этим словам, Кисельников со слезами отвечает: "Оно, конечно, ведь это предрассудок? - так ведь, Погуляев, предрассудок? А все-таки, когда человек кругом в недостатках, это утешает, брат, право, утешает". Это прекрасное место у актера Малышева опять совершенно пропало и прошло вовсе не замеченным публикой. Александрова, Воронова, Зубров и многоговорящего лица ехидные гримасы, особенно противные и не идущие к делу в разговоре его с зятем. Удивительна поистине глубина понимания ролей этого однообразного актера. Он даже не понял, что все мерзости Боровцова текут у него просто, искренно, из души выходят, вовсе не как мерзости лукавства, а как житейская мудрость, и все строил ехидные маски, выражавшие собою: вот, дескать, как я вас подъезжаю! Было, впрочем, в этом действии лицо, которое вело себя еще хуже г. Бурдина: это актриса Громова, игравшая мать Кисельникова, Анну Устиновну. В коротком появлении своем в этой сцене г-жа Громова употребила все старание, чтобы показать, до чего могут быть похожи некоторые современные артистки Александринского театра. Мать Кисельникова (в доме которой он и живет с женою и с детьми) - женщина, загнанная невесткой и переносящая угнетения ради сына. Нет сомнения, что она представлялась автору существом добрым, смиренным, безответным и елейным. Когда Анна Устиновна подает чай гостям, невестка ее прямо встречает криком: "Что вы там провалились с чаем-то?" Анна Устиновна отвечает: "Не торопись, матушка, поспеешь". Старуха Боровцова заступается за нее перед дочерью, говорит: "Ну, ты, потише, потише! А ты при людях-то не кричи! Нехорошо. Здравствуйте, сватьюшка!" Боровцов шутит над Анной Устиновной. - "А, старушка Божья! На свет выползла, - кричит он Анне Устиновне. - Погоди, мы тебе жениха найдем". И Переярков, совсем чужой человек в доме, тоже считает своей обязанностью погулять на счет Анны Устиновны. - "Да вот, - говорит он, - Ион Ионыч (Турунтаев) холост гуляет". - Старушка Божия принимает все это за ласку и отвечает свату: "И на том спасибо, Пуд Кузьмич". Глафира кричит на нее: "Что же вы, маменька, тут стали?" Она отвечает: "Пойду, матушка, пойду", - и, |
|
|