"Николай Семенович Лесков. Театральная хроника. Русский драматический театр" - читать интересную книгу автора

Театр с нетерпением ожидал четвертого действия, в котором Кисельников,
свалившийся в пучину, по предложению друга своего резонера Погуляева, должен
быть поглощен ею. Даже топот и бряцанье, поднимающиеся в партере в начале
актов, когда курильщики возвращаются из буфета, был несколько тише при
поднятии занавеса четвертой картины.
На сцене, за самоваром, в беднейшей и ободранной лачуге сидит, лицом к
зрителям, Боровцов, чрезвычайно мало изменившийся в течение пяти лет,
вероятно, потому мало изменившийся, что г. Бурдин не умеет изменяться.
"К чему меняться мне?"
Он, впрочем, по платью теперь менее похож на трактирного повара и
изображает торговца с толкучки, потому что на нем навешано несколько
коленкоровых мужских манишек. Зато Кисельников изменился страшно. Строгая
справедливость обязывает нас сказать, что г. Малышев оделся и гримировался
для этого действия с мастерством, которое сделало бы честь Самойлову,
Самарину и Садовскому. Кисельникову 39 лет, но он развалина и даже не
развалина - а один осколок страдания: он сед, дряхл, у него угасший взор и
нервическое подергиванье в лице и во всем теле. Боровцов разговаривает с
сидящей на кроватке Анной Устиновной. Из разговора этого открывается, что
злостный банкрот Боровцов хотел после своей хитрой коммерческой операции
разбогатеть еще более, и потерял все; теперь он торгует на толкучке вместе с
зятем, который за сделанный им подлог чуть не угодил в ссылку. Поговоря о
горестях и превратностях судьбы, Боровцов собирается на толкучку и
приглашает Кисельникова, который тотчас собирает свой "товар" - старые
гвоздики и три никуда не годные жилета.
- Талан-доля, иди за мною, я буду счастлив и ты будешь счастлив, -
лепечет, собираясь, Кисельников.
- Это я его научил, - говорит Боровцов.
Всю почти немую сцену чаепития с тестем, сборы и выход за тестем на
толкучку г. Малышев, сверх всякого ожидания, исполнил прекрасно. Именно, "за
человека страшно" было, глядя на его лицо и слушая произнесенное им себе
суеверное напутствие. Он в этом действии уже сумасшедший, и Боровцов при нем
говорит все, нимало не опасаясь, что он придет как-нибудь в сознание. В
дверь вбегает Лиза, дочь Кисельникова, 17 лет (г-жа Струйская), "кормилица
целой семьи", как называет ее бабушка. Она в страшном перепуге; за нею
кто-то гнался, и она едва попала домой, благодаря заступничеству молодого
человека. Входит и этот молодой человек: это Погуляев. Он и бабушка узнают
друг друга. Анна Устиновна рассказывает ему историю событий, доведших их до
этой лачуги; Погуляев дает ей сколько-то денег, прощается и уходит. Лиза с
замешательством желает удержать его, но это ей не удается. Является
сумасшедший Кисельников, твердя слово "конура". Сосед, барин Грознов, зазвал
его, как нищего, и сказал ему, чтобы он не жил "в конуре" и "дочь в конуре"
не держал, и предложил им целый флигель. Лиза в ужасе: она понимает цель
перехода ее во флигель богатого, женатого барина.
- Вот беда-то, - говорит бабушка, которой Лиза открывает блеснувшие
перед нею страшные соображения.
- Думайте, бабушка, - отвечает в сомнении Лиза.
- Ох, не спрашивай ты меня! не спрашивай! Что мать, что бабка -
обманщицы, лукавые понаровщицы; на добро детей не учат, всяким их шалостям
потакают. Вот я раз Кирюшу пожалела, не на добро его научила: словно как от
тех моих слов и сталось. А грех-то на моей душе. Первые-то матери грешницы,