"Николай Семенович Лесков. С людьми древлего благочестия" - читать интересную книгу автора

сопелковским согласием странников убеждает, что и само правительство, при
всей громадности своих средств, очень поздно узнает о появлении новых, самых
странных и характерных сект. Еще более в этом легко убедиться "обходя
страны", ибо, при скитальчествах, по-между живым расколом случается
набредать на явления новые, нигде никем не записанные и несомненно
составляющие раскол в самом расколе. Прежние исследователи раскола, зная
названия сект, вовсе не знали их духа, путали их и путались в них сами. В
девяностых годах XVIII столетия охтенский протоиерей Андрей Иванов Журавлев
(бывший раскольник), по желанию кн"язя· Потемкина-Таврического, составил
первую, сколько-нибудь толковую классификацию раскола, распределив все
известные толки на поповщину и беспоповщину. Потом, держась журавлевского
метода, раскол был несколько раз классифицирован и светскими, и духовными
властями, и независимыми писателями, но еще в 1862 году П. И. Мельников,
обсуждая достоинства сделанных в разное время подразделений раскола, нашел
все их весьма неудовлетворительными и ясно указал их недостатки и промахи.
Мне кажется, что для людей, не поставляющих себе задачею близкое изучение
раскола, для некоторого понятия о нем можно принять мельниковское деление на
раскол поповщинский (подцерковники), раскол беспоповщинский и ереси, не
имеющие ничего общего с господствующей церковью. Раскол поповщинский и
беспоповщинский принимает Никейский символ и признает все семь таинств
необходимыми для полной "жизни по вере", но как поповщина тем или другим
путем принимает себе тех или других попов и содержит священство, то все семь
таинств совершаются только у нее. Это и есть подцерковники, весьма близко
подходящие к церкви, и для признания их не расколом нужно только признать их
попов попами, а церкви церквами. Беспоповцы (множество подразделений),
считая преемственную благодать рукоположения исчезнувшею, и хотя по принципу
признают необходимость духовенства и всех семи таинств, но не принимают
священства именно потому, что благодать рукоположения исчезла и нет
преемственности; стало быть, негде достать священства, а потому нельзя
совершать и таинств; и наконец еретики, не только вовсе не признающие
необходимости священства и никаких таинств, но и не исповедующие Никейского
символа 325 года. К последнему разряду относится и древнейшая христовщина,
или хлыстовщина, молоканы, или духовные христиане, и духоборцы и многие
другие, признаваемые правительством за секты "особенно вредные".
Отношение еретиков и раскольников к православию, по-моему, также весьма
правильно очерчено Мельниковым в его пятом письме (стр. 94). Он говорит:
"Раскольники смотрят на господствующую церковь с горьким, враждебным
чувством, как на изменницу своим древним правилам и уставам, как на
разорвавшую свои связи общения. Между тем еретики видят в учении
господствующей церкви совершенно чуждое для них учение, столь же чуждое, как
католичество или протестантство. Некоторые же из них идут далее и смотрят на
православную церковь совершенно одинаково, как на иудейство, магометанство и
идолопоклонничество".
Правительство в своих воззрениях на раскол делит его так же. Я не хочу
говорить о прошедшем, хотя бы и очень недавно прошедшем времени, в котором
правительство очень ошибалось в своих отношениях к расколу, по степеням его
мнимой вредности или безвредности; но в наши дни оно относится к поповцам
гораздо снисходительнее, чем к беспоповцам, а к беспоповцам снисходительнее,
чем к еретикам, хотя теперь и против последних уже не в ходу прежние суровые
меры.