"Николай Семенович Лесков. Русское общество в Париже" - читать интересную книгу автора

границею во всех его огорчениях всегда виноваты его принципалы, а отнюдь не
страна, где он гостит, и не конкурирующие с ним слуги-туземцы. Туземцев они
иногда ненавидят, но исключительно только за то, что последние, сталкиваясь
с ними, стоят в отношениях несравненно выгоднейших. Здесь, впрочем, не
столько играют роль материальные выгоды (помещение, стол, плата и подарки),
сколько нравственное преимущество, даваемое русскими господами своим
слугам-иностранцам перед своими русскими слугами. Жалобы на материальные
невыгоды (неудобство помещения и плохой стол) уже последствия
неудовольствий, возникших между слугою и его хозяином, а причина всегда
лежит в оскорблении непризнанного нравственного достоинства. Русский слуга
не может перенести самого малейшего предпочтения слуге из иностранцев. Вам
этого никогда в глаза не скажет ни один слуга, потому что он стыдится
сознать перед кем бы то ни было, что он прежде этого не понимал. Он не
станет говорить, что он вот отбросил от себя некоторые гадкие привычки,
возгнушался холопскими пороками, живет по чести, благородно, душу свою готов
был положить за господина или госпожу, "не так, как француз или
французинка", а этого не заметили: с французинкой все-таки по-иному, а с ним
по-иному, и он ругается и грубит оттого, что ему хочется плакать слезами
впервые, может быть, прочувствованной боли от оскорбления сознанного в себе
достоинства и жгучей бессильной злобы. Но если вам этого не скажет русский
заграничный слуга, то, уж конечно, вам этого не скажут, да и не поверят, ни
одна слабонервная русская туристка и ни один барин из елисеевских либералов,
крепостников и нигилистов.

А если вы сами вникнете в это дело и войдете в более или менее близкие
сношения с заграничной русской прислугой, то едва ли скажете, что я на сей
раз сколько-нибудь увлекаюсь.

Я был знаком с Матреной Ананьевной, нянькой одного небогатого, но,
впрочем, все-таки довольно зажиточного русского семейства с rue de Rivoli.
Матрене Ананьевне от роду лет сорок или сорок пять. Она субъект очень
крупный, здоровый и живой; характера несколько нервного, но беспечного и
веселого; добра от природы, рассудительна, много на своем веку видела и
многое научилась понимать не холопским пониманием. Матрена Ананьевна образец
честности и гордости, развившейся за границею до болезненной способности во
всем видеть со стороны своих господ покушение оскорбить ее или унизить.
Знакомство наше началось в Тюльерийском саду, где я услыхал ее, кричавшую
по-русски на своего "князенка", а потом Матрена Ананьевна сама приехала ко
мне в гости и стала навещать меня довольно часто. Поведет, бывало, своего
"князенка" в Тюльерийский сад, а заведет в Люксембургский, неподалеку
которого жил я, и является толстая, высокая, с лицом веселым и от природы
скроенным для смеха и улыбки, но носящим отпечаток какой-то беспрерывной
готовности отпозировать. Вваливается, бывало, Матрена Ананьевна, таща за
ручонку своего четырехлетнего "князенка".

- Здравствуйте, батюшка!

- Здравствуйте, Матрена Ананьевна.

- Работаете?