"Николай Семенович Лесков. Русское общество в Париже" - читать интересную книгу автора

стенного шкафа так удобно, что прибытие новой жилицы замечается только по
кошечке или по собачке да по швейной подушке, привинченной к доске столика
или секретаря.

Гризета, значит, переехала и тотчас вступает в хозяйство. Общая страсть
их сейчас входить в ваши дела.

Начинается прежде всего расспрос: "Сколько ты получаешь денег? В какие
сроки? Сколько у тебя есть? Сколько платишь за комнату, прачке, за лекцию,
за вино?" Составляется смета, сколько можно тратить по вечерам. Деньги,
нужные на житье, отбираются каким-то таким способом, что рассказать его
никак нельзя. Знаю только, что это делается без всяких требований; но, как
бы вы ни были круты, упрямы, это все так непременно сделается. Как французы
говорят: женщина сделает "крак!", и человек сломан. Недаром Матрена
Ананьевна, насмотревшись на француженок, говорила: "Они небось: они не
такие, как мы, глупые да простодушные".

Начинается "женатая жизнь" русского латинца, к которой человек
привыкает необыкновенно скоро и которою никогда почти не тяготится. По
крайней мере, я слышал жалобы на такую жизнь только от одного своего
соотчича, тверского помещика, которого мы звали "Собакевичем" и который,
действительно, должен непременно доводиться сродни гоголевскому Собакевичу.
Ему было непереносимо, что жившая с ним гризета любила Францию, тогда как он
любил Палестину и любил рассказывать, что в Иерусалиме отлично моют белье.

Жизнь с гризетой вообще очень легка. Нужно обладать только одним
гризетам свойственной натурой, чтобы приручить к себе самого неуломного
медведя, взять его на короткие поводья, привязать к себе донельзя более,
наполнить собою всю его жизнь, изгоняя из его головы всякую мысль о
возможности другой жизни, и в то же время, никогда не поселить в человеке
сколько-нибудь глубокого, серьезного чувства, какое способна вызывать у
человека с натурою хорошая славянская женщина. Француженка не создает в
человеке той любви, при которой любимая женщина становится для нас душой и
силой, и сама для себя никогда не поймет той любви, которая слезой немощного
покаяния выливается поздней ночью пред одинокой лампадой супружеской спальни
и которой никто не видит, которую еще ставят в укор. Ставят в укор и
порицание не только люди старые, отжившие, которые говорят: "Зачем
увлекалась? поделом мучится, и пустые это страдания", но ставят в укор и те
новые люди, которые думают, что чувства, влечения и долг находятся в
комбинациях самых простых и несложных; что теория может утешить, когда
разрывается сердце, во имя своих теорий требуют от женщины столько
геройства, сколько его нет в них самих.

-

Но, кажется, я уже слишком расписался о парижских подругах русской
молодежи Латинского квартала и увлекся рассуждениями по поводу новых
требований, заявляемых нашей современной женщине новыми русскими людьми.
Пора к концу, пора бы кончить с гризетами; но, решившись противоречить
людям, утверждавшим, что порода гризет, из которой вышла прелестная гризета