"Николай Семенович Лесков. Русское общество в Париже" - читать интересную книгу автора

тысячью неблагоприятных случайностей, и я имел полнейшее право думать, что
земляк мой, отец Васильев, давным-давно забыл о нашем мимолетном знакомстве
и о своем любезном приглашении. У меня также не было никаких рекомендаций,
кроме письма к сыну одного евангелического пастора, очень молодому
господину, учащемуся в Париже медицине. Я ехал в Париж около трех месяцев.
При существующих теперь путях сообщения, когда из Петербурга в Париж ездят в
два дня, это довольно долго; но это было так. У меня был маршрут, может
быть, очень странный и смешной, и во всяком случае маршрут, которым
обыкновенно никто до Парижа не следует. Он лежал через всю Литву, по которой
я тянулся Бог знает как долго, останавливаясь в Вильне, в Беловеже, Пинске и
Домбровице; потом с остановками же я проехал Волынь и перевалился за границу
в Радзивилове. Отсюда опять дорога моя лежала не прямо на Вену, как ездят
все добрые люди, а на Тарнов, Ясло, Дуклю, Кашау, Эпериес, Мишкольц,
Дебречин, Токай, Сольнок, Цеглед, Пешт, Штульвайсенбург, Прагергоф, Лайбах и
Триест. Потом мне приходилось колесить по Галиции, западной Польше и
Богемии. Я несколько изменял мой маршрут, но все-таки пропутался очень долго
и попал месяца через полтора после выезда из Петербурга только в чешскую
Прагу. С самого Пинска до Праги я решительно не встречал ни одного русского
человека, кроме малороссийских крестьян на Волыни, и постоянно был в
сообществе поляков. Тогда время было еще тихое, и даже в воздухе не пахло
разразившимися через полгода событиями. Случалось, правда, сталкиваться с
людьми, весьма нерасположенными к России и к русским, приходилось видеть и
косые мины, и подчас слышать задорные, а всего чаще обидно сухие речи; но,
проведя половину моей юности в польском кружке, я всегда умел брать себе
положение довольно удобное и избегать щекотливых вопросов. Предчувствие
близости революции на всей Литве мне выразил ясно только один человек: это
был старый крестьянин, взявшийся перевезти меня с моим товарищем, польским
поэтом В. Кор-ским, из Пинска в Домбровицу. Едучи пустынной болотистой
дорогой, старик часто вступал с нами в некоторые собеседования и однажды
обратился к Кор-скому с вопросом:

- А скажите, будьте ласковы, пане: чи не знаете вы чего, от се нам по
селах казакив понаставляли?

- Того понаставляли, - отвечал мой спутник, - что вы все со своими
панами (т. е. против своих панов) бунтуетесь, оброков не платите, на
панщизну ходить не хотите.

Мужик подумал, почесался, перевалил с плеча на плечо свой колтун и
заговорил:

- Нет, се здаетця, пане, щось буцим що не так.

- А как же? - запытал поэт.

- Як? А ось воно як: се наши паны по костелах Бог зна що спивают, а
нарочито на нас жалуются, що мы бунтуемось, а у Москви, дила того не
разобравши, нам казакив ставят, щоб последнего порося або курку у мужика
спонивадили.