"Николай Семенович Лесков. Русское общество в Париже" - читать интересную книгу автора

Самое положение этих групп показывает, что отношения их к русскому
обществу в Париже не могут быть одинаковы. Об отношениях пале-рояльских
поляков (разумея здесь магнатство и богатейшие из фамилий, живущих на
тюльерийской стороне Сены) я уже говорил в начале письма и снова
возвращаться к ним не считаю нужным. Об отношениях польских богачей меньшей
руки к нашим елисеевцам тоже нельзя распространиться. Сколько я знаю,
знакомства эти чрезвычайно редки и чрезвычайно сухи. Поводами к таким
знакомствам в Париже бывают только какие-нибудь старые связи; да и то поляки
поддерживают их или воровским образом, чтобы никто из своих не знал об этом,
или же придавая своим отношениям оттенок какой-то особой таинственной
миссии. Но как наши елисеевцы народ самый стереотипный, то сколько-нибудь
характеристических черт в их отношениях к небольшому числу их польских
знакомых отыскать невозможно. Поляки нередко заходят к ним от нечего делать;
а они всегда рады хоть кому бы то ни было, чтобы разогнать невыносимую
скуку, смертельно давящую всех русских обезьян на парижской почве. В
существе этих отношений нет ничего, кроме ничтожного битья языком, и если уж
непременно нужно определительно характеризовать эти отношения, то я нахожу
всего удобнее сказать, что главный их характер - совершенная
бесхарактерность и сухость. Правилом у наших второстепенных бар за границею
только положено одно: не быть русскими, тогда как поляк и полька всегда и
везде хотят оставаться сами собой, т. е. поляками. Следовательно, тут
поразуметься мудрено; но наши знают одну службу отстаивать, что они хотя и
русские, но им до этого дела нет, и по них черт бы ее побрал совсем всю эту
Россию. Поляки их за это в глаза хвалят и называют "poczciwymi
moskaliami",[50] а за глаза ослами и дураками. Они лебезят перед поляками,
ласкаются к ним и уверяют, что если бы у нас был собран земский собор, то
собор этот непременно решил бы "Финляндию шведам, а Польшу Замойским
отдать". Поляки и в этом случае оказываются сообразительнее и никогда этому
не верят.

Поведение наших здешних либеральных людей подрукавной аристокрастии -
поведение смешное и бестактное: это болтуны, крепостники и конституционисты,
которых все их близко знающие так, впрочем, и знают только за болтунов, ибо
в этом болтовстве уже сами собой заключаются и все их крепостничество, и
весь их конституционизм. Беднейшие и дельнейшие из поляков засенской стороны
ведут жизнь действительно деловую и вовсе не сходятся с русскими. Из этих
поляков многие имеют довольно громкие имена, известные не только в сторонах
польских, но и во всем славянском мире и даже у самих галлов. Из всех
поляков этого разбора я встретил раз в одном русском доме г. Клячко, ученого
члена польской библиотеки, что на Quai d'Orleans; но и то это дом был не
русский, а малороссийский, где в тогдашнее время бредили отторжением
Малороссии от Великой России. Клячко этот мне показался большим блягером. Он
не только рисовался своим мученичеством, когда немилосердно лгал на русское
жестокосердие; но он даже молча умел чем-то кичиться и хвастать.

Батинъольская группа и польские работники в предместье Св. Антония
вовсе не имеют никаких сношений с русским обществом в Париже. Батиньольским
слишком далеко до мест, обыкновенно обитаемых русскими, а польские работники
(вторая генерация польских эмигрантов), во-первых, не находят в русском