"Готхольд-Эфраим Лессинг. Эмилия Галотти (Трагедия в пяти действиях)" - читать интересную книгу автора

единственное.
Одоардо. Несчастное?.. Сударыня!.. Впрочем, чего ж я хочу от нее?.. Но,
клянусь богом, безумные так не говорят!
Орсина. Безумные? Значит, вот что он сказал вам обо мне. Ну, что же,
это, может быть, еще не самая грубая его ложь. Я подозреваю что-то в этом
роде!.. И верьте, верьте мне: кто при некоторых обстоятельствах не лишится
рассудка, тому нечего лишаться.
Одоардо. Что мне думать?
Орсина. Вы не должны презирать меня! Ведь и у вас есть рассудок, добрый
старик, и у вас... я вижу это по решительному выражению вашего лица... и у
вас есть рассудок, а стоит сказать мне слово, и вы его лишитесь.
Одоардо. Сударыня! Сударыня! Я лишусь его еще до того, как вы мне
скажете это слово, если вы не скажете мне его сейчас же!.. Скажите мне его!
Скажите мне его! Или неправдой, неправдой будет то, что вы принадлежите к
числу тех безумных, которые достойны нашего сострадания, нашего уважения...
Вы попросту глупы. У вас нет того, чего у вас и не было.
Орсина. Так слушайте же! С чего это вы решили, будто вы все уже знаете?
Вы знаете, что Аппиани скончался?
Одоардо. Умер? Умер? Ах, сударыня, вы нарушаете уговор. Вы хотели
лишить меня рассудка, а разрываете мне сердце.
Орсина. Это лишь так, между прочим! Но далее... жених убит, а невеста -
ваша дочь... то, что совершилось с ней, хуже смерти.
Одоардо. Хуже... хуже смерти?.. Но, значит, она при этом и умерла. Ведь
я знаю только одно, что хуже...
Орсина. Нет, не умерла. Нет, добрый отец, нет! Она жива, она жива.
Теперь-то она только начнет жить по-настоящему. Жизнь, полная наслаждений.
Самая прекрасная, самая веселая, привольная жизнь, - до тех пор, пока она не
кончится.
Одоардо. Но где же слово, сударыня, то единственное слово, которое
должно меня свести с ума! Скажите же его! Не лейте ваш яд по капле. Одно это
слово! Скорей!
Орсина. Хорошо. Составьте же его по слогам! Утром принц во время мессы
говорил с вашей дочерью. После обеда она у него в его увеселительной...
увеселительной резиденции.
Одоардо. Говорил с ней во время мессы? Принц с моей дочерью?
Орсина. С какой искренностью! С каким жаром! Им надо было договориться
о немаловажном деле. И очень хорошо, если они договорились; очень хорошо,
если ваша дочь добровольно укрылась на этой вилле. Таким образом, видите:
это выходит не насильственное похищение, а всего лишь маленькое... маленькое
убийство...
Одоардо. Клевета! Проклятая клевета! Я знаю мою дочь. Если было
убийство, то было и похищение. (Дико озирается, в бешенстве топает ногой.)
Ну, Клаудия! Ну, жена! Вот дожили до радости! О милостивый принц! О, какая
исключительная честь!
Орсина. Что, подействовало, старик? Подействовало?
Одоардо. Я стою здесь перед разбойничьим логовом. (Шарит по карманам
своего камзола и убеждается, что безоружен.) Удивительно, что я второпях не
позабыл еще своих рук! (Ощупывает все карманы, словно ищет что-то.) Ничего!
Решительно ничего! Нигде.
Орсина. Ах, я понимаю! Этим я могу вам помочь! Я принесла с собой.