"Андрей Левкин. Мозгва" - читать интересную книгу автора

охранники-постовые, чтобы размяться, чистили лед на катке. Да, тут жильцы
лед заливали и даже снег с него сгребали. А по вторникам, что ли, и
четвергам примерно в час дня старушки в приличных пальто выстраивались в
очередь возле одного из въездов, с банками-бидонами. Это им из Матвеевского
молоко привозили; когда в цистерне с краном, а когда бидоном в кузове
грузовика, тогда его разливали большой поварешкой.
Квартиру О. снял недавно, еще и месяца не прошло. В конце осени он увел
любезную ему даму из дома, от ее родителей, с какой целью эту квартиру и
снял, а что именно тут - совершенно случайно. Коллега по кафедре подкинул
адрес, и недорого, учитывая район. О. фактически счел это знаком: не
подвернись эта квартира, так он, возможно, сам бы так и не удосужился
отыскать, где бы им всем поселиться. Жили бы прежним, гостевым образом.
У нее был ребенок, сын, так что жили они втроем. Он его "Ррребенок" и
называл, - сначала от стеснительности и неумения разговаривать с детьми, а
потом и приклеилось. Никто не обижался, потому что лет ему было явно больше,
нежели предполагалось этим определением. В мальчике была некая деликатность
и, что ли, приветливость. Это не в последнюю очередь склонило О. к решению,
честно говоря.

* * *

С тех пор, как он шел по улице Минской к брату-кузену в предновогоднюю
оттепель, он уже почти не терял комы из виду. То есть из своего тела. А все
потому, что он назвал это "комой", так что стоило ему теперь лишь подумать
это слово, как в нем что-то перещелкивалось, и он ощущал ее присутствие. И
оно было реальным, потому что всякий раз разным. И не так, что ощущалось
непонятно что вообще, но зрение и прочие органы чувств начинали работать
иначе. Так, по крайней мере, ему казалось. Но и это не главное она
добавлялась к нему, как если бы облепляла снегом, но этот снег явно был лишь
упаковкой. Он повелся на этих делах: было похоже на освоение новой
компьютерной игры - и не вполне понятно, что там да как делать, и пальцы к
новому сочетанию клавиш еще не привыкли, к их функциями.
Особенно явной кома была вечерами. Теперь же были морозы, улицы без
никого, Кутузовский и без того место пустынное, неприятное, а у него еще и
все это: как бы давило, но давило очень приятно, будто раньше он был лишь
тенью, а теперь переставал ею быть, хотя и не понимал еще, в чем перемена.
Можно было долго щуриться на лампочки, которые висели вокруг гирляндами;
думать о том, как славно живут себе люди за окнами, в своих квартирах:
стоять на краю двора возле занесенной снегом цементной вазы и долго глядеть
в окна, а они все там, в окнах, счастливы, причем каким-то схожим счастьем.
Зима в этот год оказалась хрестоматийной. Легкий мороз, каждый день
свежий снег, по бульварам ходили господа и дамы, среди пышных сугробов в
шубах и аккуратных меховых шапках. В переулках были едва протоптаны тропинки
по тротуарам, а машины, простаивавшие по причине долгих праздников, были
погребены под снегами. В воздухе что-то мерцало, снег или что-то такое -
может быть, просто искрился промерзающий воздух. 1910-й какой-нибудь год.
Или вообще 17 век или, скажем, 1834 год, - машины не делали разницу.

* * *