"Владимир Личутин. Беглец из рая (Роман)" - читать интересную книгу автора

рухнувшей главою, как-то странно, по-птичьи положившей свою дырявую шапку с
крестом на ребра провалившейся крыши. Прежде вечерами в руинах заседали
мальчишки, тискали девчонок, смолили махру. А нынче в развалины зайти -
страх долит. Кроваво-красный кирпич выкрошивается с внезапным шорохом и
треском, осыпается в непроходимые заросли чертополоха, обнажая сплотку
неистребимой извести, замешанной на куриных яйцах, на которой и велась
старинная кладка. По кровле беспечно закудрявился березняк; как цыплаки за
матухою, деревца карабкались в самое неожиданное место, прорастали в каждой
щепоти праха, что натрушивался за долгие годы безвременья и безверия. В
черных проемах окон свистел ветер, промывая недужные косточки храма,
убаюкивая их, готовя старческие мощи к смерти; в долгие вьюжные зимы храм
молил о помощи, но мало кто в Жабках надсаживался сердцем и страдал от
погибели вместилища веры, намоленного за сотни лет службы. И лишь
сердобольные старушонки в поминные дни, навещая кладбище, втыкали с поклоном
свечечки по карнизу да на крючьях от оконных решеток цепляли венки из желтых
купальниц да молодые березовые ветки. Но ограду Жабки крепили из последних
сил, как могли городили, навешивали ворота, по веснам скородили граблями меж
могилок, вытаскивая кладбищенский мусор на угол погоста, почти к нашему
двору. Пробовал стыдить бабенок, да куда там, не усовестить; ведь живу в
деревне мало, только летами, а к приезду уже виновника не сыскать, всяк
отопрется и скинется на соседа...
Воистину, если Бог захочет наказать человека, то прежде всего отнимет у
него разум. Да что я, братцы, если все человечество Господь сердито покарал;
все надеялся, что услышит сетования, опомнится народец, а увидев, что все
надежды тщетны, махнул рукою и попустил, де, живите, немилосердые, как
хотите, разрешил ему полной свободы, и в этой воле мир вовсе потерял свое
назначение, заблудился и ныне прытью да бегом спешит к смрадной яме. Бог,
наверное, никого не милует и не наказывает впрямую, но, попуская на грех,
отнимая любовный взгляд на мать-сыру землю, он как бы и прощается с нами
навсегда; лишь молитвенные вздохи и причеты монастырских насельщиков и
могут, наверное, слегка умягчить суровость Господа отрешенностью от стада
людского.
Ну, а у меня разума, видать, никогда и не ночевало. Где глаза у меня
были, когда приобрел я в лесной стороне эту изобку и заселился в ней, как
глухарь в болотной пустоши, словно бы решил сгинуть из виду человеческого. А
ведь не было подобных намерений, видит Бог - не было. Хотя в те поры за
триста, ну пятьсот рублей можно было не просто хижу старую, сараюшку
отхватить, но - хоромы в два жила с горенками и повалушами, с амбаром и
банею во дворе. Когда разрешили мужикам паспорта, те решительно выпроводили
своих деток по большим городам, и много деревень запустошилось скоро и
иссякло; огромные, молчаливые, укорливые избы неизбежно истлевали без
призора, порывая родовую нить.
Но меня Бог привел сюда неожиданно: за двести верст от столицы, за
леса-болота, на берег вихлявой темной речушки Прони. Самое любопытное, что
моя родная деревнюшка Нюхча, что стоит у Суны-реки за Кен-озером, как две
капли воды похожа на эту, ну будто родная сестра; тоже у кочкарного
наволочка, у подошвы невысокого взгорбка, поросшего медным бором, и на той
Красной горке покоятся косточки всей родовы: и так же сини островерхие
лесистые дали, отороченные багровым заревом заката; так же рехают на
Воздвиженье лоси, играя свадьбы, так же плывут станицами гуси-лебеди,