"Владимир Личутин. Беглец из рая (Роман)" - читать интересную книгу автора

паутинкою выткалась над переносьем иль в лобных пазухах, будто там запустили
старинный патефон, такой когда-то стоял в переднем углу под иконою в родной
Нюхче - единственная примета отца. Мать вспоминала: вернулся с трески и
привез с Мурмана домой этот музыкальный ящик. На, говорит, баба, пляши. И до
сей поры плачу, да пляшу...
"А годы летят, наши годы, как птицы, летят, и некогда нам оглянуться
назад".
Да как некогда-то, братцы мои милые, оглянуться; понапрасну ведь, вовсе
зряшно прожигаем нашу жизнь, торопим ее, погоняем в ожидании лучшего дня, а
ничего не случается, новое плесневеет вокруг, тухнет, покрывается сереньким
склизким налетом. И чего сижу, маюсь бездельем, словно бы с нижнего конца,
из этих таинственных палестин, принакрытых янтарными зыбкими пеленами,
явится ко мне нечаянная радость и жизнь мою случайную осенит до последних
сроков.
Зулус уже вернулся за ящиком и снова молча миновал нас, волоча домовину
на плече. Гаврош проводил его презрительным взглядом, как надоедную муху,
сплюнул чинарик с губы:
- Зулус идет и горя за собою ведет...
И снова я не ответил, не спуская очарованного взгляда с облитого
червонным золотом наволочка, густо обросшего жабником. Под жарким выцветшим
небом краски сверху как бы пролились на землю, и эта луговинка, в общем-то
ничем не примечательная, сейчас выглядела зазывной, обавной, ласкающей
глаза; земля, покрытая лютиком, была похожа на перину в пестрой наволоке,
сердечно взбитую бабьими любовными руками. Бери сердешную утешливую
подружку, да и скок в эту парную зыбкую глубину, как в морскую волну; и
жабник подопрет тебя корявыми упругими стоянцами, как пружинный матрац, и
начнет мерно колыхать от земли к небосводу.
Но я-то хорошо знал, что вид поляны обманчив, как зачастую бывает
обманчива всякая красота. Как обманчивы благость и благополучие мирно
текущего дня; как обманчива воспаленная ярь летнего, чуть присыпанного
туском июльского солнца, - все в мире несет в себе скрытый предательский
замысел, являющийся вдруг изнутри, из самой сердцевины любого явления,
выгрызающий самые добрые намерения, как яблочный червь. Хотя у яблока всегда
есть проточинка, следок, наружная хворь возле черенка, скверное пятнышко.
Значит, и у предательского замысла есть наружное предуведомление, которое
обычно трудно распознать: оно замаскировано хаосом событий.
Логические, созданные умом человека системы неумолимо таят в себе сбои,
которые, если не предупредить по недостатку приобретенных знаний и по
самоуверенности, то надобно предугадывать на мистическом уровне, как крыса
чует о гибели своей товарки где-то за сотню верст. Собственно, об этом и
была моя кандидатская, почти безумная и бессмысленная работа для многих,
полагавшихся на глубокую основательность и осмотрительность соцсистемы, а
нынче скинувшихся под самого Господа Бога.
Помню, как нас убеждали, что мирный атом, изученный будто бы во всей
полноте, не таит в себе вражды, а если и несет коварный умысел, то доля его
так мала (примерно одна миллионная), что учитывать сбой иль особенно
страховаться без нужды и сверх меры, а значит, и загонять себя от страха в
угол нет смысла. Ибо этим взвинченным, мистическим, почти безумным страхом
можно легко залучить себя в угол и кончить свои дни в палате сумасшедших. Но
я убеждал, что этой миллионной доли вероятности, коли мы залезли, не