"Владимир Личутин. Вдова Нюра" - читать интересную книгу автора

Страдали когда на сенокосе. Порылся медведко, а ести не стал. Даже зверь не
тронул наших сухариков, во какая еда была! А нынче пошто бы не жить??
- Да...
- Всё думали, вековечный человек. На какой ведь вышине числился,
осподи, а его старуха с косой и подобрала. Знать, чужого века не заберешь.
Помнишь, Дуня, как пели: "За товарища за Сталина не страшно умереть".
- Кого-то дак и смерть не долит, - вдруг сказала Дуня, встряхивая
завитой головой: мужика война прибрала, осталась бездетная Авдотья на
двадцать пятом году ни бабой, ни мужней женой, а колотухой-сиротой. Но
жизнь-то манит, тревожит жизнь, весь прошлый вечер на каленый гвоздь крутила
отросший волос, потом до полуночи в голос ревела, а нынче была полна
горького раздражения. - Кому надо жить, дак те головы положили...
"Эй, сиротеюшка, поплакать тебе еще, пореветь. Не завидуй моим годам,
когда сам себе предоставлен, - подумала Питерка, легко угадав, в чей огород
закинут камешек, но ни капельки не огорчилась. - Кто какой есть, так для
себя. Всех бог дал, да не всех уравнял".
..."А Екимушке сегодня поминка, двадцать четыре годика, как нетути
сыночка моего. Екимушка-то порато грамотный был, памятный такой, много всего
знал, а я-то глупа и стара, и почто же бог меня не призывает. Эта-то жизнь
временна, а там бесконечна, - неспешно думала Нюра, заталкивая в пестерь
ковриги хлеба, да сахар глызами, да пикши солененькой два хвоста - вечерком
надо будет сварить да осолониться, вот жаль только, трещечки не завезено, у
той мяско-то белое да волокнистое, как-то лучше желудок к себе допускает..."
Так сама с собою толковала Нюра, а цепкими глазами снова и снова
обшаривала магазинные полки с бедными деревенскими обзаведениями, все
вспоминала, не забыла ли чего, чтобы лишний раз не торить в деревню лыжню;
несколько раз ее взгляд споткнулся о толпу запотевших "злодеек", и Нюра,
задоря себя и зажимая душу, чтобы не расплакаться, мысленно прикинула мятые
рублевки. Потом крикнула смущенно:
- А ну-ка, девка, подай-ко вон ту голубушку-сугревушку. Да не ту, эка
ты неловка, а в беленькой посуденке, вроде бы она приглядистей.
- Никак, сватов ждешь, баба Нюра? - не преминула уколоть Дуня, напирая
на Питерку литой грудью, натуго обхваченной застиранной фуфайкой.
- Ну и привязка же ты, Дуняха. Чего старую старуху травишь? Делать тебе
нечего? - пробовали бабы усовестить и оттереть в сторону заводную женщину. -
Сами-то эки же будем, того не минем. Ой, не дай, господи, до старости
сиротой дожить.
- Не, эки-то не будем, не-е... Какая она старая, вы что? Да она любому
мужику салазки загнет. Ты чего, глуха, баба Нюра? Про тебя ведь говорим.
А Нюра только скользнула по усталому Дуниному лицу светлым равнодушным
взглядом и, отвыкшая за годы одинокого лесового сидения не то отругиваться,
а даже лишнее слово бросить громко, подумала спокойно, сразу выхватывая из
памяти давний благословенный день, гору, обметанную свежей травой, мужиков,
забродивших по самые рассохи в рассыпную отбойную волну, о чем-то бестолково
и весело горланивших. "Глупа трясуница. И мати-то такова же была, все будто
подтыкает кто, все ей впоперечку, да чтобы человека прилюдно в грязь
сронить. Это уж по роду. Не нами сказано: дерево познается по плоду. Мужик в
море отходит, а она его ну точит, пила..."
- Баба Нюра, как лиса-лисавета поживает? Дружно с курами-то? - перевела
продавщица разговор на другое. - Ты бы ее раздела, хитровановну. Мне на