"Владимир Личутин. Вознесение ("Раскол" #3) " - читать интересную книгу автора

вглядывалась в толщу тьмы, боясь потерять госпожу. Боярыня всхлипнула от
жалости к себе и вдруг с пронзительной остротой ощутила утрату; ресницы
сразу склеились, а в груди не то чтобы облегчило, но все готовно
приготовилось к скорби.
Федосья Прокопьевна скорым шагом пересекла заулок у рыбных рядов,
залезла в избушку каптаны, задернула тафтяную завесу на окне, велела ехать
ко Двору. И все время, пока тихой ступью попадали по Болоту мимо стрелецкой
вахты и свертывали на Никольский мост надо рвом и сторожа с фонарями,
проверив поезд, со скрипом отворяли железные ворота в башне, пропуская в
ночной Кремль каптану, окруженную многой челядью с батогами и сенными
девками, стоящими у переднего щита и на наклестках саней; и пока ехали мимо
Чудова и Борисовских дворов к Успенскому собору, наконец-то остановясь на
Соборной площади в затулье близ Благовещенского храма; и после, когда скорым
шагом спешила на внутренний Постельный двор за переграду мимо церкви
великомученицы Екатерины, - так вот, во всю эту дорогу у Федосьи было
каменно-застывшее лицо и никого не видящие глаза, по-рыбьи округлившиеся,
похожие на мартовские льдинки, в глубине которых свернулась розоватая слеза.
В сенях царицынских хором толпилась служба; пахло талым воском, ладаном
и тем неуловимым сладковатым духом, что посещает дом сразу с приходом
покойника. Боярыня сбросила лисью шубу на руки мовнице, жестко протерла
ладонями лицо, чтобы снять мертвящую личину, перекрестилась пред надвратным
образом Матери Небесной; две отроковицы, облаченные во все черное,
распахнули пред нею дверь в спальный чулан.
Федосье показалось поначалу слишком людно в опочивальне. Хлопали двери,
не стережась, туда-сюда шаталась челядь; ходил крадущимся валким шагом
крестовый поп Феофан и кадил, гремя цепями курильницы; крестовый дьякон
читал Псалтырю; теремные нищенки, обмыв государыню в мыленке и завернув в
смертное, принесли покоенку прямо на лавке и поставили посреди чулана;
мовницы скатали постелю в трубу и вытащили в сени, кисейный полог связав в
узел; царицына кровать без глубоких пуховых перин, сголовьиц и крахмальных
одеяльниц осиротела, и спаленка сразу так опустела, словно хозяйка съехала в
новые хоромы. А разве и не так?.. в Христовы чертоги отведет Марьюшку
шатающаяся средь небесной тверди зыбкая лествица. Но праведного жития была
Госпожа, и спосыланные ангелы помогут вскарабкаться душе чистой к подножью
Вышнего престола.
Ее же хладеющая безмолвная оболочка, завернутая в саван, как гусеница в
белоснежный кокон, недвижно покоилась на лавке. Напоследок вошли в чулан
мамки, вынесли прикроватную колоду, обтянутую бархатом, и комната как бы
совсем отъединилась от живого мира, приуготовилась к похоронам.
Федосью тут ждали. Она еще с порога поняла это; ждали и как бы не
верили, что явится суемудрая в "вертеп". Насурмленные брови Анны Ртищевой
безмолвно взметнулись и опали. С двух сторон лавки стояли четыре креслица
немецкого дела, обитые золотной парчою. И как бы по странному списку на трех
подушках, горестно пригорюнясь, сутулились три Анны: Ртищева, Хитрова и
Морозова.
Сестра покоенки, Анна Ильинишна, комкала в ладонях батистовую фусточку:
наплакалась, сердешная, до дурноты; да и как не уреветься, ведь не только
родную сестреницу спровадила в вечную разлуку, но и потеряла надежную тропу
в Терем. И Федосья Прокопьевна, глядя на свойку, искренне пожалела ее,
простив сразу все грехи. Действительно: с глаз хитрая, в словах увертливая,