"Владимир Личутин. Вознесение ("Раскол" #3) " - читать интересную книгу автора

грудастые стольники, и в той ватаге увидела боярыня и своего сына, юного
Ивана Глебовича...
Щетинистые брови царя удивленно вздернулись, когда разглядел боярыню в
пестрядинном холопьем сарафане. Царь остановился, не доходя сажени; Морозова
как бы перекрыла ход в спальный чулан...
Федосья Прокопьевна простила бы царя, если бы увидела его в несчастии,
с почерневшим от горя лицом. Он же был в лазоревом зипуне и легких
сафьянных, шитых золотом чувяках, лишь черная байбарековая скуфейка
напоминала о туге. Мягкий перелив от платья беззаботно оттенял какое-то
светлое, иссмугла лицо; в каштановом ожерелье бороды червленно горели, почти
пылали губы, сложенные сердечком, голубые глаза были безмятежно сонны.
"Ах кот, ну и коти-на-а, - мстительно, неправедно подумала боярыня,
скоро загораясь сердцем. - Мало ты шастал по повалушам, снимая сливки, не
убоясь любодейного греха. Вот и радость отныне, не станет попрека и укора. И
что тебе совесть, ежели стыд порастерял и самого Господа не чтишь, изгнав из
своего Дома..."
Но она поклонилась низко, скромно отступя в сторону, потупила взгляд.
От царя не укрылись припухлость зареванного лица, синие пятаки под глазами.
Но царь помнил еще просьбу покойной и, отделившись от челяди незримой
стеною, когда всякое слово становится уместным, вдруг поймал широкий,
внапуск, рукав белоснежной сорочки и спросил грубо, властно:
- Федосья... Что ты бегаешь от меня, как черт от ладана? Царица
помирала, просила даве за тебя... Иль я басурман? Иль на мне рога бесьи?.. С
Соловков вот тоже шлют подметные листы: де, я рожок антихристов. На,
пощупай.
Царь порывисто принаклонился, содрал с головы байбарековую еломку,
волосы просыпались на лоб волною; пред взором Федосьи мелькнул вроде бы
заячиный хохолок... Эко, вот и царь поседател; не годы убеляют, а тревоги.
- На-на... Ты щупай! - требовательно настаивал государь и, напирая на
боярыню, прижимал ее к стене.
"И то верно, что шиш. Вон донимает, бодучий. Да и не один, поди, рог, а
все три", - почудилось Федосье Прокопьевне; ей так захотелось потрогать под
клином волос, но она испугалась, опомнилась, отдернула руку.
- Кто я? - вопросила жалобно. - Червь малый. На мне грехов изнасажено,
как сажи в печной трубе. Спусти меня, государь, дуру-бабу. Дай помереть во
спокое. Иль ссади в монастырь. - И вдруг призналась глухо: - Вот все плачут
из-за тебя, государь. А я - по душе твоей. Как уголь черна...
Алексей Михайлович крякнул, отступил на шаг, стемнел лицом, в глазах
появилась так знакомая челяди сполошливая гроза. Федосья Прокопьевна даже
призамглила глаза, ожидая удара. Но царь опомнился, скрипнул зубами, а
сказал вяло, сипло шепелявя, словно порастерял зубы:
- Ох, Федосья... Я ли тебе не Отец? Вот и сын твой одинакий, как
батожок возле меня. Что ты церкви бежишь, как бес от просвирки... Все
сблудили, а ты одна на тропе? Да коли любишь нас, то и сойди. Вот тебе
совет...
- Отец мне один - Господь Бог. Это вы Бога не страшитесь потерять, а я
боюся... И на что мне ваши хлевища? Можно и дома молиться; затвори клеть и
там помолись. Господь вездесущ, увидит и услышит меня, грешную... Господи
Исусе Христе сыне Божий, помилуй мя... Ежли и я струшу, государь, да
обмануся ласковостью словес твоих, так кто подопрет праведников, что