"Владимир Лидин. Рассказы о двадцатом годе " - читать интересную книгу автора

но чтоб от времени не отстать - желает выяснить: не может ли ему, лицу
духовному, быть нравственный ущерб от брака комиссариатского, по Карлу
Марксу. Стася брови сдвинула, карты в руках переплеснулись, из
восьмиугольника вышло: брак по Карлу Марксу принесёт выгоду, удачу, интерес.
Псаломщик улыбкой процвёл, благодарил, спросил имя для здравия - Стаси по
календарю православному не значилось, записал - Стефанию.
Асикрит Асикритыч вечером, после всех сверхурочных, когда отгадает за
стеной Стася последнему, и сосед слева отбубнит политэкономию,- туфли мягкие
наденет, очки снимет, ляжет на койку, чаем жарко налитый, пальцами в нитяных
носочках пошевеливает, на животе том держит развёрнутый, пёстрый,- по атласу
сине-зелёному пальцем водит, с таблицы на таблицу изо дня в день переезжает:
нынче на Гималаях. На Гималаях снег, крутизна, ветер в затылок; за Гималаями
книзу Тибет, табуны ходят, не то сарлыки, не то яки мохнатые, корень
женьшенъ жрут. Лежит, пальцем водит: - Памир, крыша света... с Памира на
Гиндукуш, прямо на яках... небо синее, снег белый, Гиндукуш коричневый,
каменный. С Гиндукуша на Пенджаб, в Индию, магараджа белый, на чалме яхонт,
и слон лопоухий везёт, нос поднимает, ревёт трубно. А не пожелал в Индию -
пожалуйте на великий Тибет, на озеро Дангра-юм-цо, чай тибетский пить,
сидеть, скрестив ноги, на Куэнь-Лунь поглядывать.
Из отдела по записи состояний гражданских только и радости выбраться:
вечером по Альпам шагать в башмаках крепчайших, в чулках шерстяных, зелёных,
то куда-нибудь на о. Порторико пробраться, сиди на берегу и оглядывай: море
Караибоское, синее, в спину океан Атлантический, линия пароходная
Вера-Крус - Ливерпуль; внизу, за пятками, острова Подветренные: Тринидад,
Курасао, Нуэва-Эспарта, по линии Нью-Йорк - Венецуэлла пароход идёт. Хорошо:
простор, ветер, волна; на волне гривка седенькая, курчавая, облака плывут.
Лежишь в республике Сан-Доминго, руками щёки подпёр, глядишь: просторно.
Просторно людям жить. И города, города какие - не то что Кинешма
какая-нибудь или Можайск, а Плато-Пуэрто, Сент-Яго, Гияча, даже ветер по
жилам пройдёт. И плывёшь, плывёшь до полуночи: через пролив Юкатанский, на
пароходе нью-йоркском, каком-нибудь "King Маrtinico", лежишь на палубе в
шезлонге, чайка пролетит, свистнет; негр кофе приносит: волос курчавый, а
глаза крутые - все вежливые, чистые; капитан подойдёт, спросит
по-английски: - Мистер Вещулин, сорок дьяволов, ваше здоровье... или
что-нибудь в этом роде звучное, сочное, как бифштекс: даже слюнка во рту
навернётся. Ответишь любезно - и опять плывёшь дальше, в Мексиканский залив:
только Мексика на четверг, на завтра, плыть надо медленно, всё вообразить.
До Мексики утром, в 10, пересадка: в отдел по записям дыма табачного
поглотать, со всеми объясниться,- и вечером в Мексику, в город Ганнахуато.
Асикрит Асикритыч утром встаёт рано, в 7. За окном октябрь московский:
дождь проморосил, теперь сеет крупой; во дворе, на куче навозной, старушонка
копошится: мало объедков, всё доедают сами. Для самовара идёт на лучину пока
этажерка хромоногая: самовар хмурится, дымит, наконец ревёт, носом фырчет.
Асикрит Асикритыч самовар принесёт, картошки холодной нарежет - вроде
сандвичей на пароходах американских. Сосед слева, как встал неумытый,
ерошенный, по комнате ходит, политэкономию бубнит,- штаны кожаные, а суп
казённый на Миусской хлебает, бегает в очередь. Махорки фунт в день
выкуривает, в логове его нетопленном, с шинелью взамен одеяла, с чайником с
носом отбитым, синий дым стоит: в дыму шагает, штаны на тощем животе потуже
затянет, бубнит расчёт заработной платы.