"Альберт Анатольевич Лиханов. Благие намерения (Повесть) " - читать интересную книгу автора

чтоб маму не расстраивать, во что я-то превратилась? В амебу? Амебу,
известно, можно на несколько частей разрезать, каждая станет отдельно
жить, а я как? И вдруг мамино мнение когда-нибудь с Кирюшиным не совпадет?
Что же я? Как я буду?
Я словно сдирала какой-то налет. Не день, не два, не месяц. Смывала с
себя что-то.
Мое открытие произошло умозрительно, без конфликтов. Слава богу, я не
оказалась между двумя противоположными мнениями, до этого не дошло. И для
мамы моя перемена произошла незаметно. Я по-прежнему поддакивала ей, но
мое согласие теперь ничего не значило. Оно еще ничего не значило, но и уже
не значило ничего. Я просто произносила слова, которые, казалось, исходили
не от меня. Я соглашалась, не зная еще, согласна я с этой точкой зрения
или нет.
Собственное мнение родилось во мне совершенно неожиданно и именно
тогда, перед распределением. Кто-то из мальчишек, приехавших в институт из
деревни, сказал язвительно: конечно, мы, деревенские, поедем назад, в
район, в городе нас никто не ждет, а вот городские постараются зацепиться
за асфальт. Про девчонок же говорить нечего, техника старая, как мир:
повыскакивают замуж за горожан независимо от чувств, и ваши не пляшут. Не
зря в городе полным-полно учителей, работающих не по специальности.
Бес меня под ребро ткнул:
- А давайте слово дадим! Слово чести! Как в девятнадцатом веке!
Аудитория загудела, а староста Миронов, бывавший каким-то случаем в
нашем доме, прогудел мне на ухо:
- Надюха, тебя же первую мать от себя не отпустит!
А я воскликнула, леденея от страха:
- Да куда она денется!
И вот месяц молчания, прерываемый единственной хриплой фразой: "Ты
останешься здесь!", потом "скорая помощь", суета врачей, послеинфарктная
палата, мамин взгляд, упершийся в потолок, и ощущение, что меня тут нет, в
этой палате, хотя я ухожу отсюда только поспать.
А потом мамино прощение, точнее полупрощение, полусогласие,
полувопрос.
Уже в середине сентября, когда мы перевезли ее домой и Оля взяла
отпуск, чтобы ухаживать за ней, хотя была и я рядом, мама сказала,
оставшись со мной:
- И все-таки?
Со мной так давно не разговаривали, что эта ее фраза бабахнула, точно
пушка над ухом. Я даже вздрогнула. Но за месяц, пока мама была в больнице,
и за тот месяц, который предшествовал инфаркту, во мне произошло много
важных перемен. Я ведь еще не была предметом неодушевленным, слава богу.
Собрав все свои силы, я не отвела глаза в сторону, как должна была бы
сделать, если бы оказалась хорошей дочерью, а посмотрела на маму и
подтвердила:
- И все-таки...
Она вздохнула. Что-то мелькнуло в ее взгляде, какая-то жалость, что
ли. Мама величественно протянула руку, я поняла ее жест, приблизилась и
наклонила голову. Она поцеловала меня в макушку - до щеки или губ очередь
еще не дошла, не дошло еще до таких высот ее прощение. И я, подоткнув
мамино одеяло, вышла в прихожую, подкрасила подтекшие ресницы и