"Альберт Анатольевич Лиханов. Магазин ненаглядных пособий " - читать интересную книгу автора

- Вам жить в будущем, - говорила убежденно Анна Николаевна, - а без
математики там шагу не ступить.
И мы налегали на математику кто как мог, чтобы не оказаться дураками
в неизвестном и непонятном будущем.
Ну а про рисование Анна Николаевна ничего не говорила. И про пение
тоже. Нет, сказать плохое про эти предметы она себе не могла позволить -
тоже словечки из ее разговоров. Но как бы мимоходом принизить их - это она
могла.
- Ах, - говорила рассеянно Анна Николаевна, - сейчас, кажется, опять
пение. Ну что же, споем, на чем мы там остановились?
И мы пели песню под ее неверный аккомпанемент на обшарпанном пианино,
причем в отличие от других предметов учительница не поворачивалась к нам,
когда кто-нибудь нарочно выдавал пискливую ноту, громко хрюкал или звонко
хлопал ладонью по макушке соседа, сводя счеты, не разрешенные на перемене.
Анна Николаевна налегала на слова, не особенно упирая на музыку и наше
исполнение и отметки по пению тоже ставила за слова.
Когда наступал урок рисования, Анна Николаевна была еще неаккуратнее,
даже иногда проговаривалась.
- Может, вместо рисования попишем диктант? - наивно спрашивала она,
конечно же, не нас, а сама себя. И как бы утверждала эту мысль весомым
аргументом: - Репиных из вас все равно не выйдет!
И нередко мы действительно вместо рисования писали диктант или решали
задачи, но самым любимым приемом Анны Николаевны был такой - большинство
все-таки рисовало бутылку, или чернильницу, или две книги, живописно
поставленные одна на другую, а те, кого учительница считала если не вполне
пустыми людьми, но и не вполне полными, решали задачу или писали
изложение.
На сей раз выпал как раз такой урок. Кто-то глубокомысленно ковырял в
носу и загибал пальцы - решал задачу, кто-то, свесив набок язык,
старательно скрипел пером, а кто-то одним простым карандашом изображал
сложную комбинацию из пустого стакана и книги Гоголя, которую Анна
Николаевна поставила боком, но по рассеянности вниз головой, и теперь
слово "Гоголь" приходилось рисовать вниз головой - получились смешные
палочки, и над классом - то в одном ряду, то в другом - повисали смешки.
Урок шел к концу, Анна Николаевна принялась ставить отметки за
рисунки, возле нее собрался такой барьерчик из народа, и тут Витька
Борецкий поднял руку на своей предпоследней парте. Ему бы встать и
запросто подойти к Анне Николаевне или громко сказать: "Можно выйти?", а
он сидел на своей парте, вирюхал коленками - ясно было, куда дело
клонится, - но дисциплинированно держал руку, да еще локотком на парте.
Нашлись люди, хихикнули над ним, но разве Анна Николаевна поймет в
такой суматохе, кто там над кем хихикнул? Была бы математика или русский -
другое дело. А тут рисование, она и внимания не обращает, что где
творится. Я даже громко сказал Витьке:
- Ты встань и скажи! Она не видит!
Витька покосил на меня коричневым жалостным глазом, но не
послушался - вот до чего дисциплинированный, тут-то я и подумал про
морскую дисциплину.
И вдруг раздался громкий свист. Здесь уж Анна Николаевна не могла не
подняться со своего стула. Она грозно поглядела в сторону предпоследней