"Альберт Анатольевич Лиханов. Детская библиотека " - читать интересную книгу автора

устала, моя мама, она развеселилась первый раз за всю войну, пусть побудет
еще немного в своей памяти, в золоченом дворце, где показывают балет. Ей
недолго радоваться, минута, и она вернется назад.
Мама встряхнулась, возвратилась из воспоминаний и сказала, глядя на
меня:
- Пойдем в библиотеку вместе. Хочу увидеть замечательную артистку.
И прибавила, помолчав:
- Может, это она танцевала тогда, давным-давно?
Я читал свою толстую книгу очень долго - месяц или полтора.
Я купался в счастье, в солнце и беззаботности довоенной жизни,
которая уже стала забываться, отодвигаться в даль памяти, словно в
театральные кулисы. Иногда казалось, что война идет всегда, что отец целую
вечность на фронте. Не верилось только одному - что это будет бесконечно.
Надежда и ожидание - единственное, чем жили люди. Все, что происходило
сейчас, казалось временным. Но затянувшаяся временность требовала хоть
коротких прикосновений к постоянству. Может, я потому так долго и читал
книгу о довоенной жизни, что это было воспоминание о постоянстве? Может, я
хотел подольше задержаться там, на мирной и тихой Волге, представляя героя
книжки, моего сверстника, самим собою? Может, эта книжка была маленьким
островком мира в море войны? Не помню. Помню, что я был бесконечно
счастлив, усаживаясь с книгой в руках поближе к печи и натянув - для
уюта - старый и уже дырявый от старости бабушкин шерстяной платок на
плечи. Счастлив и просветлен.
Книга делала со мной чудо: она говорила со мной разными голосами
детей и взрослых, я чувствовал, как подо мной покачивается палуба
белоснежного парохода, видел всплески огромных рыб в тяжелых струях реки,
слышал металлический грохот якорной цепи и команды капитана, хоть и не
морского, речного, а все-таки с трубкой в зубах. Я ощущал прикосновения
человеческих ладоней, чувствовал запахи дыма рыбацкого костра, который
доносился с берега, слышал мерное чмоканье волны о дебаркадер и
наслаждался сахаристым вкусом астраханского арбуза. Будто волшебная власть
уносила меня в другое пространство и время, раскрывая безмерные дали и
вознося в облачные небеса.
Я теперь хорошо понимал маму, взрыв ее негодования, ведь у нее был
свой мир ей только одной представимого прошлого. Она видела театр наяву, а
я любил то, чего даже не видел, и это невиданное мною было прекрасно и
удивительно.
Через десять дней я пошел в библиотеку, чтобы продлить срок своего
чтения. Мама задерживалась в госпитале - то дежурство, то пригнали новый
эшелон с ранеными, и тут уж она возвращалась поздним вечером, таким
поздним, что я не выдерживал и засыпал, не дождавшись, когда она прижмется
ко мне своей холодной, с мороза, щекой. Словом, на десятый день я
отправился один в довоенный табачный магазинчик, который теперь оказался
местом не менее замечательным: детской библиотекой!
Я всячески раздувал в себе праздничное настроение, даже немножко
потрубил в охотничий рог, про себя, разумеется, и двадцатый раз мысленно
прорепетировал слова, которые я скажу старушке-библиотекарю, бывшей, так
сказать, графине, а ныне заслуженной артистке республики. Неудобно же, в
конце концов, настоящей балерине говорить какие попало пустячные слова.
Итак, я вхожу, снимаю шапку, пусть там даже мороз трескучий стоит, и