"Альберт Лиханов. Собрание сочинений в 4-х томах Том 3" - читать интересную книгу авторапосле ледника Валькиного пришло на ум покрытое давнолетней забытостью.
Какое-то слово, ровно камень, обрушило и повлекло за собой память. - Какое же слово, - напряженно вспоминал он. - Стихия? Нет... Хотя это, может, тоже стихия? Все же, видать, не оно. Жертвы. Вот жертвы". Не глядя на парней, заскорузлыми, огрубелыми пальцами выхватил Симонов из костра уголек, прикурил цигарку, откашлял густо и смачно вечно застуженную глотку и сказал: - Я про войну расскажу. - А ты воевал, что ли? - удивился Семка. - Воевал и не говорил? - спросил Слава. Он мотнул головой, потому что и воевал, и не говорил, и не гордился своей солдатской службой, которая бывает разной: и геройской, и не геройской, обыкновенной, и такой, как у него, - жуткой. Про войну он не рассказывал никому, никогда, не говорил и Кланьке, боясь напугать ее, но теперь чувствовал, что не устоит, что расскажет этим пацанам всю про себя правду, что не должен он более держать в себе такое один. В сорок четвертом, восемнадцати лет от роду, необразованного, неотесанного, деревенского, его призвали в солдаты и по причине малой грамоты сразу отправили на фронт. Посылать учиться его было без толку, прямо в окопы - жалко, и сердобольная комиссия командировала Кольку в армейские тылы. Он сперва не больно-то разобрался, поняв только, что хоть и не придется ему стрелять по немцам, винтовку ему все же выдадут, а это было приятно, льстило самолюбию. К тому же он мечтал раздобыть кинжал, настоящий немецкий кинжал с какой-то там надписью по блестящему лезвию и красивой рукоятью со носить при себе. Сейчас понять трудно, на что ему был кинжал, пацанство еще не выветрилось. Однако оно исчезло скоро. Очень скоро. По прибытии в часть его направили, согласно предписанию, к худому, будто лущеный стручок, старшине с лицом, изрытым оспой, шрамами да еще обожженным - старшина был в прошлом танкистом, горел, но выжил и попал сюда, - так что вместо лица была у него полумаска. Губы, глаза, часть щеки - жили, остальное, глянцевито блестя, никогда не менялось. Увидев его, Колька вздрогнул, старшина усадил его напротив себя и спросил, верно, заметив смущение солдата: - Испугался? - Не-а, - соврал Николай, стыдясь своей нежности, а старшина добавил: - Это, Симонов, еще не страшно. - И удивился: - Кто тебя только сюда направил? Колька бодро, не тушуясь, сослался на комиссию, на свою малограмотность. Но старшина пожал плечами, спросил: - Ты знаешь хоть, где служить придется? Колька молчал. - Не повезло тебе, брат, - вздохнул старшина. - В самое страшное место на войне ты попал. В похоронную команду. Колька молчал, соображал, что это, конечно, нехорошо, но тут он свой кинжал непременно добудет, потом пошел спать в свое отделение - к старым солдатам, и они оглядывали его удивленно, жалеючи, а его задевала эта непонятная жалость. |
|
|