"Альберт Лиханов. Собрание сочинений в 4-х томах Том 3" - читать интересную книгу автора

после ледника Валькиного пришло на ум покрытое давнолетней забытостью.
Какое-то слово, ровно камень, обрушило и повлекло за собой память. - Какое
же слово, - напряженно вспоминал он. - Стихия? Нет... Хотя это, может, тоже
стихия? Все же, видать, не оно. Жертвы. Вот жертвы".
Не глядя на парней, заскорузлыми, огрубелыми пальцами выхватил Симонов
из костра уголек, прикурил цигарку, откашлял густо и смачно вечно
застуженную глотку и сказал:
- Я про войну расскажу.
- А ты воевал, что ли? - удивился Семка.
- Воевал и не говорил? - спросил Слава.
Он мотнул головой, потому что и воевал, и не говорил, и не гордился
своей солдатской службой, которая бывает разной: и геройской, и не
геройской, обыкновенной, и такой, как у него, - жуткой. Про войну он не
рассказывал никому, никогда, не говорил и Кланьке, боясь напугать ее, но
теперь чувствовал, что не устоит, что расскажет этим пацанам всю про себя
правду, что не должен он более держать в себе такое один.
В сорок четвертом, восемнадцати лет от роду, необразованного,
неотесанного, деревенского, его призвали в солдаты и по причине малой
грамоты сразу отправили на фронт. Посылать учиться его было без толку, прямо
в окопы - жалко, и сердобольная комиссия командировала Кольку в армейские
тылы.
Он сперва не больно-то разобрался, поняв только, что хоть и не придется
ему стрелять по немцам, винтовку ему все же выдадут, а это было приятно,
льстило самолюбию. К тому же он мечтал раздобыть кинжал, настоящий немецкий
кинжал с какой-то там надписью по блестящему лезвию и красивой рукоятью со
свастикой. Свастику Николай предполагал сточить, чтобы не путалась, а кинжал
носить при себе.
Сейчас понять трудно, на что ему был кинжал, пацанство еще не
выветрилось. Однако оно исчезло скоро. Очень скоро.
По прибытии в часть его направили, согласно предписанию, к худому,
будто лущеный стручок, старшине с лицом, изрытым оспой, шрамами да еще
обожженным - старшина был в прошлом танкистом, горел, но выжил и попал
сюда, - так что вместо лица была у него полумаска. Губы, глаза, часть щеки -
жили, остальное, глянцевито блестя, никогда не менялось.
Увидев его, Колька вздрогнул, старшина усадил его напротив себя и
спросил, верно, заметив смущение солдата:
- Испугался?
- Не-а, - соврал Николай, стыдясь своей нежности, а старшина добавил:
- Это, Симонов, еще не страшно. - И удивился: - Кто тебя только сюда
направил?
Колька бодро, не тушуясь, сослался на комиссию, на свою
малограмотность. Но старшина пожал плечами, спросил:
- Ты знаешь хоть, где служить придется?
Колька молчал.
- Не повезло тебе, брат, - вздохнул старшина. - В самое страшное место
на войне ты попал. В похоронную команду.
Колька молчал, соображал, что это, конечно, нехорошо, но тут он свой
кинжал непременно добудет, потом пошел спать в свое отделение - к старым
солдатам, и они оглядывали его удивленно, жалеючи, а его задевала эта
непонятная жалость.