"Эдуард Лимонов. Ист-сайд - Вест-сайд" - читать интересную книгу автора

большое дело! Но болезненно гордому человеку - мне было противно просить их
метрдотеля извиняться... Я с отвращением подумал, что из чисто мужской
зависти метрдотель, или кто там еще... менеджер, обрадуется случаю чуть-
чуть унизить меня - хозяина этой расцветшей пизды. Придется извиняться
несколько раз. Поэтому я неистово разозлился на пизду, в этот момент
впившуюся в бокал с итальянским вином, время от времени она меняла бокал на
огромный стакан дабл-скотча, который она заказала тотчас после того, как
плюхнулась в плюшевый стул. Я пнул ее под столом ногой...
Денег мне хватило. Осталось даже. Три доллара. Но зол я был на нее
невероятно. На истраченные деньги мне было положить, не подумайте, что я
жаден. В конце концов даже только в этот вечер я истратил на нее больше
сотни долларов. Меня раздражило то, что пьяная воля этой пизды во цвете лет
возобладала над моей волей. Я ненавижу, когда за меня решают, куда мне идти
и что делать. Да. Как абсолютный эгоист и доминантная личность. В другой
момент, не будь я так возмущен, я бы спокойно объяснил ей только что
счастливо разрешившуюся ситуацию, я не стесняюсь говорить с женщинами о
своих финансовых проблемах. Я горжусь тем, что я писатель, всякий день
борющийся за свое существование. Но я был очень зол, и, когда она, выйдя из
ресторана, бросилась на середину улицы с протянутой рукой, остановила
такси, я с ней ехать отказался. И уж совсем не из-за того, что трех
долларов было явно недостаточно, чтобы доехать до ее, у черта на рогах, на
Вашингтонских высотах находящейся постели. Нет. У нее были деньги,
очередной бизнесмен оплачивал ее жизнь, на ночном столике валялись
стодолларовые бумажки и купюры помельче, я видел, но волна злобы к
блондинистой пизде, вовсе не желающей думать обо мне и моих проблемах,
захлестнула мне глаза. Я простился с ней коротко и резко на углу Лексингтон
и 64-й улицы и ушел.
"Сука! - ругался я вслух. - Тунеядка ебаная!" Я, борющийся с нуждой
писатель, должен платить за набитие ее желудка теплым месивом еды. Какого
хуя? А почему не она? Она пиздой зарабатывает куда больше, чем я с помощью
пишущей машинки. И, наверное, это не всегда ей неприятно. Она сама
рассказывала мне, что ее теперешний содержатель-бизнесмен, хотя и
простоватый мужик, но относится к ней нежно, заботится о ней, ему 55 лет, и
он крепкий и стройный. Почему она меня не спросила, эта блядь, достаточно
ли у меня денег? Я бы отказался от ее денег, я люблю платить и плачу
всегда, но она хотя бы спросила, проявила заботу. Почему я должен унижать
себя устными подсчетами, вместо того чтобы наслаждаться, как это делала
она, моим филе?
Я, уже было свернув на Ист, в сторону браунстоуна моего бывшего босса,
вдруг подумал, что поеду сейчас туда, к ней, и если вдруг у нее кто-нибудь
есть, а у нее, наверное, кто-нибудь есть в постели, я... Тут воображение
мое нарисовало мне сцену дикого разгрома, страшной драки, убийства, может
быть, а закончилось все это видением меня, ебущего эту непослушную блядь,
неудобно распиная ее на ее удобной кровати. И я, отворотив свое лицо от
Иста, спешно направился на Вест - на 59-ю улицу и Коломбус-Серкл, чтобы
сесть там в поезд, идущий к ней. Удовлетворить свои страсти.
Это был первый и последний раз, когда я ехал на ее Вашингтонские высоты в
сабвее. На станции было, конечно, душно, грязно, противно и мрачно. Было
полно шпаны, в основном черной, и других отребьев человечества, как-то:
психически больных, просто злых и бедных людей, какое-то количество незлых,