"Эдуард Лимонов. Убийство часового " - читать интересную книгу автора

показания, записанные Лекёром. Лекёр просит ее опознать разорванную
окровавленную одежду, часы, одну золотую сережку, медальон, ее желтую
искусственную шубу. Среди вещей окровавленная мужская рубашка. Нет, Наташа
не знает, чья она. Не помнит, была ли эта рубашка на агрессоре. Трудно
повернувшись на бок, она подписывает показания и лист опознанных вещей.
Наташа хочет в туалет, но подниматься ей нельзя, она прикована к
капельницам, обеспечивающим приток питающих жидкостей в вены. Потому выходим
мы, я и полицейские. В коридоре Лекёр говорит, мы слушаем.
"Ваша жена утверждает, что не знает агрессора. Она запомнила его как
темного брюнета средиземноморского типа, может быть, югослава... Лет сорока.
Никаких попыток сексуальной агрессии. Исключительное по зверству
нападение... Ваша жена не хочет возбуждать дела. Против кого, спрашивает
она, если агрессор не пойман? Но вы должны знать, мсье, французские законы
таковы, что в случае подобных зверских нападений закон сам возбуждает дело.
В данном случае прокурор обязан будет возбудить дело против "X", обвиняемого
в попытке преднамеренного убийства. Персонал "Балалайки" задержан нами и
находится под следственным арестом в камере. Эти люди утверждают, что не
видели агрессора Между тем выход из ресторана лишь один, и пройти
незамеченным невозможно. До свидания, мсье..."
Наташу должен осмотреть глазной врач. Не задеты ли органы зрения.
Перемещаемся по средневековым коридорам и в огромных цинковых лифтах. Цинк
лифтов неприятно напоминает о цинковых гробах и моргах. Санитар каждый раз
иной. Пою жену водой из бумажного стакана. Она очень устала и временами
забывается в тяжелом, мгновенном сне. Вздрагивая, просыпается. Все
явственнее видны следы побоев. Шея вся в кровоподтеках.
Опять коридоры и лифты. Сквозняки. Зубное отделение. Возврат в
полуподвальное помещение для рентгена черепа. Почему ничего не делают со
сломанной ее рукой? Спрашиваю всех. Докторов много, и ни один не занимается
ею всей. Те двое, что зашивали лицо, никак не могут заниматься сломанной
рукой. Не их специальность. Наконец оказываемся в кабинете, выпачканном
гипсом. Здоровенный парень-мулат в сабо вкатывает кровать с Наташей внутрь и
выставляет меня в коридор. Но тотчас вызывает обратно. В руках у него
рентгеновский снимок.
"Мсье, я не могу гипсовать вашей жене руку, посмотрите, как раздроблены
концы кости на снимке, и кость сдвинута. Она никогда в таком виде не
срастется. Нужна операция".
Выясняется, что Наташе придется остаться в "неотложном отделении"
госпиталя минимум на неделю. Я-то надеялся, что на пару дней...
Наташе выделили палату. Всего лишь этажом ниже. Вместе с санитаром везу
ее туда. Светлая комната, окна выходят во двор "неотложного отделения".
Первый французский этаж. Наташу перенесли с колесной постели на кровать.
Повесили капельницы. Я уселся на стул рядом. Наконец одни.
Входит медсестра: "Мсье, два мсье из полиции хотят с вами поговорить".
Выхожу из палаты. Лекёр и неизвестный мне толстолицый усач в плаще.
"Прокурор хочет поговорить с вами, мсье Савенко. Пройдемте к машине".
Глаза у них уже не прежние, но холодные, поганые.
"Я собирался покормить Наташу, мсье. Она сама даже привстать на постели
не может".
"Это важно, мсье. Прокурор хочет вас видеть. Вашу жену покормит
персонал".