"Марио Варгас Льоса. Кто убил Паломино Молеро?" - читать интересную книгу автора

всему свету. Все так считают. Тех, у кого такой талант, нельзя в армию
забирать.
- Паломино призыву и не подлежал, - сказала донья Асунта. - У него было
освобождение.
Литума заглянул ей в глаза, а она опять перекрестилась и заплакала.
Литума слушал, как она всхлипывает, смотрел на рой мошек, кружившихся над
лампой, с жужжанием бившихся о стекло, ограждавшее пламя. "Ишь самоубийцы, -
подумал Литума, - насекомые, а туда же".
- Ворожея сказала, если найдется гитара, то и убийц схватят, - сквозь
слезы говорила донья Асунта. - У кого гитара, тот и убил моего мальчика.
Убийцы! Убийцы!
Литума покивал. Нестерпимо хотелось курить, но лезть за сигаретами в
присутствии этой раздавленной горем женщины было неловко.
- Так вы говорите, Паломино был освобожден от воинской повинности? -
нерешительно спросил он.
- Закон такой есть: единственного сына в армию не забирают. Я ведь
вдова. Паломино один у меня оставался: двух старших похоронила.
- Закон-то, выходит, нарушили. - Литума снова заскребся, уверенный, что
донья Асунта расплачется еще сильней. - Выходит, его не имели права
призывать. Не забрали бы, был бы жив.
Донья Асунта, вытирая слезы краешком юбки, покачала головой. Вдалеке
по-прежнему звенели струны гитары, и Литума, отлично сознавая всю нелепость
этой мысли, подумал вдруг, что это Паломино Молеро сидит сейчас во тьме на
берегу реки, глядит на луну и играет на гитаре.
- Никто его не забирал, - еле вымолвила донья Асунта. - Никто не
принуждал. Он сам пошел, добровольно. Хотел в авиации служить. Вот сам и
отыскал себе погибель.
Литума молча глядел на нее. Донья Асунта была мала ростом, босые ноги
ее едва доставали до полу.
- Сел в автобус, поехал в Талару, на базу, и сказал, что хочет служить
в авиации. Сам напросился, бедненький мой сыночек, сам к смерти пошел. Сам!
Сам!
- Чего ж вы не рассказали об этом лейтенанту? - спросил Литума.
- А разве он спрашивал? О чем спрашивали, о том и рассказывала.
Верно. Ее спрашивали, были ли у Паломино враги, угрожал ли ему
кто-нибудь, не случалось ли ему поссориться или сцепиться с кем-либо, не
было ли у кого-либо повода мстить ему, не говорил ли он матери, что
собирается сбежать с авиабазы. И на все вопросы она тихим голосом отвечала:
нет, никто, никогда. Лейтенант в самом деле не спросил у нее, добровольно ли
пошел Паломино в армию или же его призвали.
- Что же, ему хотелось быть военным? - удивился Литума. Паломино
оказывался совсем не похож на того мальчика с гитарой, которого он себе
воображал.
- Сама в толк никак не возьму! - заплакала донья Асунта. - Зачем ты это
сделал, сыночек? Куда тебе в летчики?! Зачем тебе в Талару? Самолеты-то
разбиваются, хочешь, чтоб я ни днем, ни ночью покоя не знала? И как ты мог
решиться на такое, словечком не обмолвившись? "Если бы я раньше сказал, ты
бы меня не пустила, мама". Так зачем тебе это, Паломино? "Мне надо жить в
Таларе, мама. Это очень для меня важно. Вопрос жизни, мама".
"Скорей смерти", - подумал Литума.