"Михаил Литов. Угличское дело " - читать интересную книгу автора

стоит именно частный вопрос, и если он не ответит на него, то всякий вправе
будет сказать ему, что незачем было и браться за дело.
Впрочем, некий просвет уже забрезжил перед ним, кое-что стало
проясняться. Ну вот он спрашивает небо, мироздание, Бога, бросившую ему
вызов историю, почему подобное выпало именно на его долю и за что ему
досталась такая участь. Он готов поставить вопрос ребром и в зависимость от
ответа на него поставить свое будущее, даже уже последующий сугубо личный
вопрос о степени надобности продолжения жизни. А разве в самом вопросе не
заключен некоторым образом и самый ответ? Если он сознает, что не сам
подошел к вопросу о происхождении убиенного мальчика, не добровольно
включился в его решение и даже не волей случая, а по наводке судьбы, если
можно так выразиться, собственно говоря - потому, что это выпало на его
долю и такая у него участь, не означает ли это, что он так же играет некую
историческую роль, как играли ее запасной мальчик и казненная женщина, как
играли и убийцы, и жертвы, и спасенный за счет гибели несчастного
сверстника царевич? И можно даже гениально сыграть свою роль? Выходит, тут
действует воля небес, и все-таки можно говорить о мире как о театре, об
истории как о спектакле, можно поэтизировать историческую действительность
даже вопреки мнению кабинетных ученых, вся рассудочность которых зиждется
исключительно на ловкости, с какой они обходят неразрешимые вопросы и
возносят свои помыслы поверх человеческих страстей.
Павел ободрился. Ему хотелось окончательно постичь смысл и цель
навязанной ему роли и добросовестно сыграть ее. Он был готов подключиться,
насколько это представлялось возможным, к кровавому спектаклю,
разыгравшемуся в его родном городе много веков назад. Разумеется, его роль
в этом спектакле будет несколько иной, чем у других персонажей, известных и
неизвестных. Затем вышло так, что после нескольких прогулок по кремлю, в
которые он не только не думал о незнакомце, но и не встречал его как бы за
ненадобностью, теперь, когда у него возникла внутренняя потребность заново
объясниться с этим человеком, Павел тотчас и наткнулся на него возле
Спасо-Преображенского собора. Надежду, что незнакомец опять наведет его на
нужные понятия, сейчас уже о его, Павла, роли, Павел решил прикрыть
возбужденным и сумбурным рассказом о неких будто бы совершенных им
открытиях. Он с некоторой искусственностью оживления подбежал к
предполагаемому собеседнику, который шел в задумчивости и совершенно не
замечал его. Незнакомец, конечно, не отказался от разговора, хотя при этом
вид у него был выразительно недовольный, как если бы Павел своими детскими
восторгами и впрямь оторвал его от каких-то важных размышлений. А Павлу
вдруг позарез необходимо стало выдать свои мысли о поэзии истории и об
исторических ролях, которые навязывает нам неведомая и определенно
сверхъестественная сила, за самые настоящие открытия. Для него самого это
было в разыгрывающееся мгновение умоисступлением, он подпрыгивал, творя
быструю походку рядом с широким и мрачным шагом незнакомца, и восклицал,
порозовевший от каких-то непредвиденных и не вполне внятных удовольствий
духа:
- Неправда, будто в истории нет поэзии. Ошибаются те, которые говорят,
что история непоэтична! Я все обдумал и пришел к выводу... Сочинения
Соловьева как будто лишены поэзии, да только - ой ли? - да повернитесь
лицом к истинному положению вещей, и вы увидите, что их можно и нужно
представить в высшей степени поэтичными. То же следует сказать и об