"Сэм Льювеллин. Кровавый удар " - читать интересную книгу автора

законом.
На "Лисице" действовал сухой закон, и по правилам я должен был строго
отчитать Дина. Но мы приближались к городу, и там таких, как он, ожидали
опасности в тысячу раз большие, чем самый свирепый шторм. Поэтому я просто
отобрал у Дина бутылку, вылил остатки рома и вернул ему пустую посудину.
Дин размахнулся, и бутылка полетела за борт в воду. Экипаж,
наблюдавший всю эту сцену, развеселился. Я не стал читать им лекцию о
бережном отношении к окружающей среде. Река Медэй для этого не самое
подходящее место. Подумаешь, еще одна бутылка в придачу ко всему
человеческому мусору, устремляющемуся отсюда в море!
Я сказал:
- И чтобы больше никаких бутылок!
- Есть, босс! - ответила одна из девиц.
Вокруг одобрительно захихикали. Мне вовсе не нравилось их веселое
настроение. Две недели назад ответом на мое строгое замечание была гробовая
тишина.
Экипаж опять разбрелся по палубе. Кто-то выругался, споткнувшись о
якорную цепь. Я все больше понимал, что мне нужна передышка.
Чатем встретил нас вереницей грязно-красных огней. В ночном небе
виднелись гигантские, похожие на паутину рангоуты парусной флотилии. Я
знал, что в Чатем уже пришли русские парусники "Крузенштерн" и "Союз", а
также финские и шведские, французские и испанские корабли. Должен быть даже
один китайский. Завтра я увижу всех этих непутевых подростков, отправленных
в море на перевоспитание.
Мои ладони воспринимали дружественные токи, идущие от руля "Лисицы".
Руль, отполированный за годы собственными руками, - это все равно как
близкий друг. Я чувствовал себя уверенно в хорошо знакомом мне Чатеме, где
ночную тишину нарушал только шум редких автомобилей и какой-то странный
гул. Я не сразу понял, что это песни, доносящиеся из кают парусников. Какие
песни могут петь дети, не видевшие в своей жизни ничего хорошего,
фактически выброшенные из общества?
- Смотрите, наши! - сказал Дин. Он очень обрадовался, что увидел
"Вильму" раньше, чем я.
"Молодежная компания" зафрахтовала на этот сезон два парусника: мою
"Лисицу" и "Вильму".
- Лучше поздно, чем никогда! - приветствовали нас с борта шхуны,
привязанной к огромному бую. Слабый желтый свет освещал ее прямоугольные
паруса. Я подвел "Лисицу" к причалу так, чтобы наш парусник встал
параллельно "Вильме" и в пятидесяти ярдах от нее. Паруса захлопали и
обвисли. Теперь все. Мы на месте.
Я никогда не стремился изображать из себя морского волка, отдающего
приказы командирским голосом. Я просто крикнул моим питомцам:
- Пошел!
Я бессчетное число раз проделывал все это. Сейчас загремит цепь,
начнет разматываться с железным лязганьем, заскрипят семидесятилетние
шпангоуты "Лисицы", и где-то там, в глубине, якорь плюхнется в черный ил.
Но неожиданно для меня на "Лисице" начало твориться что-то непонятное.
После моего "пошел" вместо грохота цепи раздался какой-то тупой удар или
скорее шлепок. И только потом зазвенела цепь и якорь плюхнулся в воду,
подняв брызги.