"Юрий Лоцманенко. Белый, белый каштановый цвет " - читать интересную книгу автора

И все же в наших отношениях Сорокин был старшим. Мне даже нравилось это,
ведь я любил Володьку, знал, что он настоящий друг и никогда не предаст. Он
мог вспыхнуть вдруг как спичка, наговорить всякой ерунды, но всегда имел
мужество откровенно признать ошибку. Одного не прощал Сорокин никому и никогда
- глупости. Что же, возможно, он был прав.

Учился Сорокин очень неровно, увлечения его проходили быстро, правда,
появлялись они еще быстрее. Но к последнему курсу он взялся за ум и блестяще
защитил диплом. Нам предложили работу в лаборатории Куликова, и это был один
из тех редкостных случаев, когда повезло не только Сорокину, но и мне.

Лет на шесть старше меня, Куликов работал уже над докторской диссертацией.
Поначалу он показался мне фанатиком, потому что не выходил из лаборатории
иногда по двое суток. Но за сравнительно короткий срок он успел убедить и меня
и особенно Сорокина, что для исследователя (настоящего исследователя,
подчеркивал он) такой способ работы - самая обыкновенная вещь.

Лишь здесь, в лаборатории, я увидел, как умеет работать Сорокин. Интерес к
творчеству вспыхнул у него внезапно, как всегда, но, к моему удивлению, не
исчезал. Конечно, Володька оставался Володькой, самоуверенность его не
уменьшилась ни на грош. Он частенько уклонялся от тщательно разработанной
Куликовым методики, ставил незапланированные опыты, чтобы проверить
собственные предположения, громко и подолгу ругался с Куликовым, обвиняя того
в исследовательской слепоте. Но Куликов был упрям и каждый раз возвращал
Володьку на путь истинный. Опыт у него был немалый, своих идей тоже не
занимать, не хватало Куликову лишь двадцати четырех часов земных суток.

- Он безусловно гений, - говорил мне Володька после очередного крупного
разговора (Куликов только что объяснил, в чем ошибается Сорокин, а Володька
был вынужден принять его аргументы). - Он гений, но... давай все же
попробуем...

Мы жили теперь в общежитии научно-исследовательского института, вдвоем в
небольшой комнате, и по старой студенческой привычке у нас все было общее:
книги, еда, даже туфли. Частной собственностью осталась только одежда, так как
пальто Сорокина было мне до пят; Володька стал еще длиннее, метра два ростом,
и не играл в сборной по баскетболу лишь потому, что давно отдал свое сердце
плаванию.

Впрочем, не одному плаванию принадлежало Володькино сердце. Мы оба
засматривались на голубоглазую Таню, программистку из девятой лаборатории
нашего института. Откровенно говоря, мне вовсе не хотелось, чтобы Володькино
увлечение на этот раз оказалось серьезным. Меня же как потенциального
соперника Володька во внимание не принимал - все преимущества, естественно,
были на его стороне. Я до сих пор не знаю, почему Таня избрала меня, а не
Сорокина. Почему Володькино непобедимое счастье изменило ему тогда?


... Открытое Сорокиным окно впитывало майский день. Каштаны давно